На данный момент в мастерской обучалась дюжина молодых людей и две девушки, возрастом от тринадцати до двадцати лет. Девушки проявляли усердие и держались отчужденно; каждая из них избрала себе предметом обожания одного из подвижников-живописцев, чьи останки пролежали в земле несколько сотен лет, и обе одевались по старинной моде, чтобы доставить удовольствие своему кумиру. Молодые люди отличались меньшей склонностью к прилежанию и зачастую вели себя шумно — все, кроме одного, мрачновато-серьезного парнишки лет четырнадцати, который первым появлялся в магазине, поднимался в мастерскую чуть ли не в состоянии транса и уходил последним. Порой маэстро Пелла приглашал его остаться к обеду, иногда подобное предложение делали и мне или другим ученикам. Совершенно очевидно, на это почти бессловесное существо возлагали большие надежды. Мальчик был даже бедней меня: в теплые дни он ходил босиком, а в дождь надевал никуда не годные, протертые до дыр башмаки. Одну из его картин, не предназначавшуюся для продажи (Пелла уже приобрел у него эту работу), навечно поместили в витрине. Именно она и привлекла мое внимание прежде всего, я не смогла отвести от нее глаз. На ней был изображен один-единственный плод — яблоко, впрочем похожее скорее не на яблоко, а на изумруд, прикрытый кусочком бархатистой ткани. Его окружало таинственное блеклое пространство, и был он до того красив, что хотелось поскорей упиться им или утонуть в нем.

— Дорин видит иной мир, — сказал Пелла. И ни разу больше не упомянул об этом гении, о четырнадцатилетнем сироте с лицом шестидесятилетнего старика.

Попав в Старую Дженчиру, оказываешься в древнем мире. И так странно видеть мужчин и женщин в современной одежде, выходящих из дверей каменных зданий, выкрашенных ли согласно обычаю времен их юности, почерневших ли от старости или отчищенных до ослепительной белизны. И хотя влияние классической эпохи никогда не сказывается так сильно, как в старом городе, облегающие бриджи для мужчин здесь тоже в моде, а женщины затягивают талию в узкий корсет.

За обнесенным рядами колонн Форумом располагались террасы с внушительными строениями, базиликой, где размещались суды, и огромным храмом Вульмартис Исибри, а тонко очерченные снегами силуэты гор то исчезали, то проступали вновь, в зависимости от погоды.

Под пальмой, которая, как говорят, достигает сотни футов в высоту, и похоже, так оно и есть, находился колодец и поилка для лошадей, возле которой навечно застыли три каменных верблюда, пришедшие на водопой.

И венцом всему, ведь эти птицы и вправду часто служат как бы завершением строений, — поселение аистов, куда более многочисленное, чем в порту.

Этот волшебный город спрятан за спиной другой Дженчиры и лежит в десяти милях от нее.

Именно здесь, помимо расположенного на взморье Тули, необходимо побывать молодым людям.

Их полным-полно в школах и в библиотеке, в мастерских художников и ремесленников, они толпятся на улицах в часы короткого яркого заката, когда крыло ночи появляется так же быстро и неожиданно, как выпущенные из клеток птицы.

Они казались мне такими юными. Шестнадцатилетние ребята вихрем проносились мимо меня по дорожкам, болтали, сидя на ступенях базилики, украдкой целовались в зарослях возле храма. Они не воспринимали меня как чересчур взрослого человека. Они полагали, что мне лет восемнадцать или девятнадцать. А когда на меня находило дурашливое настроение, я казалась совершенным ребенком на фоне их серьезных рассуждений об искусстве и бытии. Впрочем, они словно догадались, что я слишком стара, и держались в стороне от меня и от Дорина (который, по-моему, вообще их не замечал или же видел лишь скрытые в них черты иного мира).

Я не искала общества других, и мало кто стремился к моему.