— Он… он с вами?

— Не здесь. Не в городе. Но я знаю, как его найти. Кто о нем спрашивает? — спросил он, защищая своего защитника.

А что, если они — любовники, как в античных мифах? Вдруг он занял мое место? Я даже не понимала толком, откуда у меня взялись такие мысли. Из обрывков бесед в салонах Крейза… впрочем, этого достало, чтобы я дрогнула в нерешительности. Но я сожгла свечу, и она услышала меня. Нельзя мне отступать.

— Я хотела бы послать с вами записку для него, если можно.

— Можно.

Меня затрясло; я присела, стараясь не выронить карандаш.

(Ассистент Пеллы увидел, что мы поглощены беседой, и снова взялся за свою книгу, хоть я и позабыла подать ему условный знак.)

Я вцепилась в карандаш, но никак не могла пошевельнуть рукой. И вдруг Ирменк протянул ко мне через стол свою огромную лапу и положил ее поверх моей руки. Тепло, исходившее от него, походило скорей на тепло земли-суши, а не какого-либо живого существа, и вместе с теплом от этого человека веяло покоем, который передался и мне. Я снова обрела способность дышать и тогда опять взялась за карандаш и написала: «Фенсер, если ты помнишь меня, я здесь. Если хочешь меня видеть, я здесь. А если нет — позабудь о том, что прочел эти слова. Я вовсе никогда их не писала».

— Тут нет вашего имени.

Я подняла голову. Какая сила духа передалась мне через его руку. Проговорила:

— Скажите ему сами, ладно? Аара.

Медленно проходил день. В Старой Дженчире редко раздается колокольный звон, но наверху в мастерской горела свеча для отсчета времени. В шесть часов юноши с ужасным грохотом, а девушки — бесшумно ступая, спустились вниз.

Дорин так и не появился. Он все еще работает. Хвала богине: Пелла не придет в лавку, не посоветует мне отправляться домой, не пригласит меня к ужину.

Ассистент, которому полагалось оставаться в магазине до восьми, понемногу начал суетливо прибираться.

Я вышла на задний дворик и торопливо набрала из колонки, находившейся под фиговым деревом, воды в чашку. Я вернулась — ничего нового. Даже нет нужды спрашивать, не заходил ли кто-нибудь.

Ассистент не задал мне ни одного вопроса. Я не проронила ни слова с тех пор, как ушел Ирменк.

Стемнело. Ассистент зажег две лампы, одну у прилавка и другую у дверей.

Я сидела среди благословенной темноты и смотрела, как небо меняет цвет корицы на цвет пепла, на фиолетово-зеленую окраску винограда. Здания на другой стороне широкой улицы растворились в небе, а затем оделись в сотканный из светящихся окошек наряд.

Вскоре вниз сошел Пелла и, обнаружив меня в лавке, сказал:

— Дорогая моя Айара, что это вы тут делаете? Отправляйтесь-ка домой. А может, мне удастся уговорить вас задержаться и поужинать вместе с Дорином и девушками?

Но я извинилась и вышла на улицу, еле волоча тяжелые, как свинец, ноги. У меня есть завтрашний день.

Когда я свернула к Форуму, ко мне подбежал оборванец-мальчишка, он сунул мне свернутый листок бумаги. Я прочла: «С восходом луны, в десять. Гробница Леопарда».

Я застыла в изумлении, чуть ли не в отчаянии. А если это чужая записка, адресованная другому человеку, и мне ее вручили по ошибке? Я ведь не знаю почерка Фенсера. У меня даже мысли не возникало, что его рукой…

Когда-то давным-давно по дороге в город, примерно в миле от стены с воротами… среди кипарисов сделали множество гробниц, а на одной из них — действительно каменные леопарды. Значит, там, когда взойдет луна?

Я вдруг снова пришла в возбуждение. Не от радости, от страха.

Я опрометью помчалась к дому, ведь в этом городе молодым женщинам, как и детям, позволено бегать по улицам.

Собираясь на свидание, охваченная упованием возлюбленная подыскала себе самый подходящий наряд. Она собрала волосы в узел и оделась в мужское платье.