|
Он чувствовал себя не в своей тарелке. На нем был его лучший костюм, лучшие сорочка и галстук, лучшие ботинки – всё это придавало ему щеголеватый вид. Обожженная рука лежала в темной шелковой косынке. Выглядел он хорошо, намного лучше, чем на тех двух фотографиях, которые были помещены в утреннем выпуске «Дейли трибюн». Но чувствовал он себя не в своей тарелке и был даже немного напуган. Нелепое ночное происшествие само по себе было скверным, но оно произошло в темноте, как будто во сне, и поэтому казалось не таким страшным. А сейчас был день, светило солнце, и вместо того, чтобы войти в свою колею, всё обернулось необычно. Вот он в будничный день едет в Лондон, где он был всего раз, три года назад во время финальной игры на кубок. Напротив, почти не замечая его, сидит мистер Кинни. Он курит сигару и просматривает газеты. И в одной из них, в «Трибюн», – его фотография и большая заметка, в которой мистер Кинни расхваливает его. Его называют героем, хотя сам-то он знает, что он никакой не герой. Но об этом написано в «Трибюн» крупным шрифтом, и тысячи, тысячи людей в разных местах, должно быть, уже прочитали о нем.
Одним из этих тысяч людей была миссис Фосет, его хозяйка. Она сразу же расплакалась. Когда она увидела его руку, заплакала опять. Узнав, что он уезжает в Лондон, она вновь расплакалась. Последний раз она плакала, когда он прощался. Вообще-то она была не из плаксивых, но последнее событие оказалось выше ее сил. В это утро она не только восторгалась, но и плакала. Сейчас она, наверное, ходит по Дак-стрит и показывает всем газету. Газета не выходила у Чарли из головы. Он и радовался ей и стыдился ее. Сейчас существовало уже два Чарли: один из них, одетый в приличный синий костюм, сидел в купе, другой был на первой странице газеты – как будто он голый стоял на главной улице. На вокзале много людей глазело на него, а два или три человека даже крикнули ему: «Молодец, старина Чарли!» Потом, когда он уселся в купе, к нему ринулся полный, хорошо одетый интеллигентного вида мужчина. Он пожал ему руку и заявил, что Чарли делает честь стране. Чарли при мысли об этом опять, как червяк, заерзал на диване. И в Лондоне это всё будет продолжаться? Он надеялся, что мистер Кинни заговорит, так как ему хотелось поделиться своими мыслями и переживаниями. В купе их было только двое. В течение часа или около этого мистер Кинни молчал, просматривая газету за газетой. Чарли выкурил пару сигарет, глядя, как за окном проносятся светлые от солнца поля. Он мог бы тоже читать газеты, но не прикасался к ним. Почему-то этим утром читать их не хотелось. Наконец, мистер Кинни отложил последнюю газету, глянул на Чарли благосклонно, улыбнулся и спросил: – Интересно, что чувствует человек, став вдруг знаменитостью? – На такой вопрос сразу не ответишь, мистер Кинни, – ответил Чарли дружески и в то же время почтительно. – Я не знаменитость. – Будешь знаменитостью. Сегодня о тебе узнало столько людей! И это еще не всё. Подожди немного. – Подожду, мистер Кинни. Что вы собираетесь со мной делать? – Точно я сам не знаю, Хэббл. Но думаю, что дам тебе возможность повеселиться. – Хорошо бы, если бы мне не пришлось выступать с речами и делать тому подобное, – сказал Чарли озабоченно. – Не придется, если ты не захочешь, не беспокойся. Будешь наслаждаться жизнью – и только. Бывал раньше в Лондоне? – Всего один раз, три года назад во время финала на кубок. Многого я не видел, но то, что видел, не по мне. Еда дрянь – мы питались в закусочной, помню тефтели… Но что-то они не по мне. – Никаких тефтелей на этот раз, приятель. – Постараюсь, мистер Кинни. Куда мы поедем, когда будем в Лондоне, хотелось бы знать. – Это я тебе расскажу, – многообещающе ответил Кинни. – Сначала ты поедешь со мною в редакцию «Трибюн», познакомишься с редактором. |
