– А я думаю, что мы еще встретимся.

– Правда?

– Правда. А вы?

– Может быть.

– Ведь это очень хорошо увидеться с кем-то, кто приехал почти оттуда, откуда ты сам, кто… кто не лондонец. Я, как только увидела вас здесь, почувствовала себя увереннее. Но знаете, мне нравится ни от кого не зависеть. Я всегда так хотела этого.

– Знаю, – ответил он немного угрюмо.

– Я не хочу, чтобы надоеды из Пондерслея совали свой нос в мою жизнь. А вы – вы совсем не такой. Вы потом видели эту леди? Как же ее фамилия?..

– Да, вчера. Я был у нее на вечере.

– Меня она, конечно, не пригласит. Ну и пусть. Она, наверное, была просто ужасна.

– О, да!

– Вы еще видите ту рыжую горничную в отеле, ту, которая собирается замуж за полисмена?

– Да. Каждый раз она мне рассказывает что-нибудь о нем.

– Она мне нравится. Это она мне рассказала о вас.

– Ну и что она вам рассказала?

– Ничего особенного. Просто она сказала, что вы тоже живете в отеле. – Девушка посмотрела по сторонам. – Ой, мне надо торопиться. Куда я положила сумочку?

– Вот она.

– Спасибо вам большое. Она внимательно посмотрела ему в лицо, улыбнулась и намеренно, так, как говорят в Пондерслее, сказала: – Счастливо.

– Счастливо, Ида.

– Счастливо, Ча-а-арли. – Она засмеялась и выбежала из комнаты.

– Ничего девочка, – сказал мистер Кинни, когда она ушла, – ничего, даже если принять во внимание, что она получила премию «Морнинг пикчерал» за красоту. Хороша, ничего не скажешь. Хороша, пока на ней не женится слепой глупец.

– На что вы намекаете? – с вызовом спросил Чарли.

На следующий вечер, в воскресенье, Куинз Холл был наполнен теми странными и непонятными нашими соотечественниками, которые любят посещать митинги. О предстоящем митинге говорилось немного, но было достаточно заметки в субботнем номере «Дейли трибюн» и статьи Кинни в воскресном выпуске «Санди курир», чтобы привести сюда людей. Сэр Грегори Хэчланд, зная, что в ораторы он не годится, не собирался выступать за дело «Лиги имперских йоменов», но позаботился о том, чтобы за председательским столом сидели люди, которые умели говорить с трибуны. Председательствовать на митинге должен был старый лорд Кирфадден. Казалось, этот человек большую часть своей жизни провел на самых различных собраниях. Он был прирожденным председателем: природа наделила его внушительной внешностью бело-розовой лошади, которую загнали в черный костюм и очень высокий воротник и обучили нескольким словам, оптимистическим, хотя и туманным убеждениям и достаточным чутьем, чтобы знать, когда следует пользоваться маленьким деревянным председательским молотком. Главным оратором был лорд Блэнкирон, мощный бастион, защищающий государство, суровый повелитель, один из немногих действительно сильных людей, сохранившихся среди представителей нашей вырождающейся расы. Его светлость никогда не терпела иностранцев, особенно азиатов, которых он считал чуть выше обезьян. Тем более странным казалось то, что большую часть своей сознательной жизни он проводил среди этих полулюдей и любил вставлять в свою речь их обезьяньи слова. К тому же у него самого был характер азиата: он обожал пышные атрибуты власти и, как настоящий дикий горец, был без ума от насилия. Он чувствовал себя дома там, где в людей стреляют. Несколько раз стреляли в него самого, но он был только доволен этим и лишь просил потом, чтобы в тех, кто стреляли в него, стреляли еще больше, ставили бы их к стенке дюжинами. «Лига имперских йоменов» предполагала новшества в форме и парадах и отлично оправдывала использование оружия во всех частях света, и лорд Бланкирон с энтузиазмом приветствовал план ее создания.