Одним из немногих, на кого не производили никакого впечатления тяжеловесные высказывания лорда Бланкирона, был Чарли Хэббл. Он сидел совершенно один в задней комнате и, затягиваясь сигаретой, предавался мрачным размышлениям, ни в грош не ставя собрание. Как он уже однажды заявил прямо в глаза сэру Грегори Хэчланду, он не причислял себя к тем, кто души не чает в империи, и предполагаемое создание «Лиги имперских йоменов» было для него пустым звуком. У него не было ни малейшего желания ни стать самому имперским йоменом, ни призывать кого-либо к этому. Сегодня ему нужно было только выступить со сцены, прочитать три-четыре предложения, из которых присутствующие узнают, что молодой рабочий – герой рад приветствовать Лигу. Он устал, заучивая этот короткий отрывок, приготовленный для него редакцией «Трибюн». Однако не это было причиной его плохого настроения. Были на это и другие причины.

В комнату кто-то вошел. Чарли поднял голову, как поднимают ее люди, когда они не в духе и не ждут ничего хорошего, и увидел своего приятеля Хьюсона.

– Только что из редакции, – объяснил Хьюсон. – Как митинг?

– Не знаю.

– И знать не хочешь. Это видно по тебе. Так-так-так. Что случилось? Ты похож на человека, которого только что посетило привидение разочарованного контральто. А может быть, виноват воскресный вечер. В воскресные вечера у меня часто такое настроение. Я еду в Сохо, туда, где живет вся эта иностранщина. Накропаю рассказик и заработаю гинею, проще пареной репы. Поедешь со мной, как выступишь?

– Поеду, – буркнул Чарли. Он встретился взглядом с глазами Хьюсона и уловил в них легкую насмешку. – Не знаю, сегодня прямо всё не по душе. А так вообще – всё в порядке.

– Устал и надоело. С вами, знаменитостями, всегда так. Был бы, как я, работягой, – узнал бы. Да, я принес тебе письма из редакции.

– Можешь взять их себе.

– Э, нет, не могу. Глянь-ка. – Хьюсон стал перебирать их. – Начинай с этого.

– Стой! – воскликнул Чарли через минуту совсем другим, обеспокоенным голосом. – Это от дяди Тома.

– Не от того, который жил в хижине? – Хьюсон увидел, что Чарли чем-то озабочен. – В чем дело?

– От дяди Тома. Он живет на север от Лондона, в Слейкби. Женат на сестре моей матери. Пишет, что она больна и хотела бы повидать меня. Она ко мне всегда хорошо относилась. У нее, у тетки Нелли, я был любимчиком. Я тоже ее любил. Сейчас она свалилась. Им там здорово тяжело. Как бы там ни было, а она меня увидит. И очень скоро. Всё, еду.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас. Может, успею на ночной поезд. Туда идет ночной поезд? Да, точно, идет. Заеду за чемоданом и – на вокзал.

– Ты хочешь сказать, Хэббл, – начал серьезно Хьюсон, – что собираешься уехать, не выступив на митинге, который организовал сэр Грегори Хэчланд?

– Собираюсь. Пошел он к черту, ваш митинг.

– Ну и здорово! – заорал Хьюсон.

– Я не хочу, чтобы тебе всыпали за меня, дружище, – сказал Чарли, вдруг поняв, что Хьюсон – его единственный приятель в Лондоне.

– Если ты уедешь, они не прицепятся ко мне за то, что я тебя не задержал. Ты подумай, какая это будет сенсация!

– А черт, опять сенсация! Мне надоели ваши сенсации. Ладно, мне нет ни до кого дела.

– Я провожу тебя до гостиницы. Помогу, чтобы успел на поезд. Как с деньгами?

– Неплохо. Деньги есть. Я обменял чек, часть оставил в банке, часть у меня.

По дороге в гостиницу Чарли сказал:

– Выжми всё, что сможешь, из этой сенсации, как ты говоришь. Наверное, это последняя, что вы получите от меня.

– Вполне возможно. И потом, – задумчиво продолжал Хьюсон, – возможно, она будет последняя, которая нам будет нужна от тебя.