А дальше события развивались стремительно. Я вскрикнул и дрыгнул ногой. Он вскрикнул и споткнулся о мою ногу. И как раз в тот момент, когда я уже почти встал, он упал на меня. Мы вошли в клинч и несколько секунд обменивались ударами, причем у него это получалось лучше, чем у меня, пока я не вспомнил про спрятанный в складках моего халата пистолет. Я быстренько ощупал себя, нашел искомое и, выхватив пистолет, стал им как безумный размахивать. Кажется, мне удалось нанести урон каким-то его нежизненно важным органам, руке или ноге, потому что он несколько раз издал жалостный вопль, приговаривая, что моя мама бегала на четвереньках с задранным хвостом, а еще он то и дело шумно выдыхал. Наконец я вмазал ему по темени, куда, надо сказать, все время и метил, — рукоятка пистолета с ласкающим слух хрустом отскочила от его крепкого черепа, а сам он тоже издал ласкающий слух хруст и со стоном рухнул на траву. Я с облегчением вздохнул, выкатился из-под него и наскоро осмотрел себя в поисках возможных травм. Все было в целости, и это открытие заставило меня издать еще один вздох облегчения.

Медвежатники, домушники, карманники… Видимо, Аманулла, как и любой богач, обречен быть их вечной жертвой, даже в городе, который он назвал тихим и спокойным. Ну и понятное дело, этот утренний домушник до смерти перепугался, наступив мне на руку: вместо того, чтобы пуститься наутек точно заяц, он затеял со мной отчаянную драку — как все тот же заяц, загнанный в угол. И дрался этот сукин сын как свирепый хорек, причем ему даже хватило храбрости обозвать меня сукиным сыном. Он все приговаривал: «ах ты сукин сын, ах ты сукин сын…»

Минуточку!

Ведь «сукин сын» — это явно не на пушту. «Сукин сын» отчетливо произносилось по-английски!

Я перевернул сына английской суки на спину, заглянул ему в лицо и понял, что ошибся. Он оказался сыном ирландской суки. Это был мистер… запамятовал… ну, с баркаса. Тут самый, который записался в спецгруппу «вонючих русичей». Парень из графства Мэйо. И как его, черт побери, звать-то? А, ну как же: Дейли!

Он открыл один глаз.

— А я вот стою и вспоминаю, как тебя зовут-то?

— Так и знал, что ты не ирландец, — прохрипел он. — Сразу я это просек, ну вот ты и залопотал, как с детства привык, какой же я осел, что дал себя так облапошить! — Второй глаз открылся. — Ты меня облапошил, — укоризненно заметил он. — Подкрался, втерся в доверие, облапошил и свалил, даже не попрощавшись. Сволочь ты после этого, если хочешь знать!

— Не хочу!

— Что не хочешь?

— Знать не хочу, — резонно сказал я. — И не я подкрался, а ты. На руку мне наступил.

— Жалко, что не сломал!

Мое терпение лопнуло.

— Тебе будет больнее, чем мне! — С этими словами я снова ударил его по башке рукояткой пистолета, после чего он мирно затих. Но не успел я опустить свое орудие мести, как уже понял, что поступил глупо. Приятно ему впендюрить по кумполу, ничего не скажешь. но чего я этим добился? После того, как этот ирландец лег, поверженный, у моих ног, мне надо было либо отправить его обратно к сообщникам с очередной весточкой, либо получить у него какую-то информацию, а не вышибать из него мозги.

Я вошел в дом Амануллы и принялся спешно искать что-нибудь подходящее, чем можно было бы связать того ублюдка. Мне не хотелось отрывать провод от настольной лампы или каким-то иным образом злоупотреблять гостеприимством хозяина, но я так и не смог найти ни веревки, ни провода, которые бы не выполняли в этом доме какую-то важную хозяйственную функцию.