На это Иенсен ничего не сказал.

– Впрочем, для тех, кому принадлежит все – и журналы, и газеты, и типографии, и бумага, – издержки, разумеется, особой роли не играют. Но красиво, красиво, ничего не скажешь, – добавил он и, отвернувшись, сунул в рот мятную лепешку. – Вы совершенно правы. На такой бумаге мы печатали два текста. Примерно год назад. И с богатейшим оформлением. Очень небольшим тиражом, примерно по нескольку тысяч экземпляров того и другого. Во‑первых, почтовую бумагу лично для шефа, во‑вторых, какой‑то диплом.

– Для нужд издательства?

– А как же! У меня даже остались пробные оттиски. – Он начал копаться в бумагах. – Вот, пожалуйста.

Почтовая бумага для шефа была очень небольшого формата и очень элегантного вида. Серая монограмма в верхнем правом углу была явно призвана свидетельствовать о непритязательном и строгом вкусе владельца. Комиссар с первого же взгляда понял, что бумага по формату значительно меньше, чем анонимное письмо. Однако на всякий случай он измерил ее и сравнил с данными криминалистической лаборатории. Цифры не совпадали.

Второй экземпляр представлял собой почти квадратный кусок бумаги, сложенный вдвое. Первый лист был чистый, на втором – золотом отпечатан текст. Большие готические буквы.

Текст гласил:

“За многолетнее плодотворное сотрудничество на службе культуры и взаимопонимания выражаем глубочайшую признательность”.

– Красиво, правда?

– А для какой цели это печаталось?

– Понятия не имею. Для какого‑то диплома. Наверно, кто‑нибудь под этим расписывается. А потом его кому‑нибудь вручают. Да, наверное, так.

Комиссар Иенсен достал линейку и измерил первый лист. Потом достал из кармана рапортичку и сверил цифры. Они совпали.

– У вас на складе осталась такая бумага?

– Нет, это особый сорт. Очень дорогой. А если что и осталось, когда мы печатали, все уже давно списано.

– Я возьму с собой этот экземпляр.

– Но он у нас единственный, для архива.

– Понятно. – сказал комиссар.

Заведующему было что‑то около шестидесяти. Морщинистое лицо и унылый взгляд. Пахло от него спиртом, типографской краской и леденцами от кашля. Он ничего больше не сказал, даже не попрощался.

Иенсен свернул диплом и ушел.

14

Кабинет директора по кадрам помещался на девятнадцатом этаже. За письменным столом сидел грузный, коренастый мужчина с жабьим лицом. Улыбка у него была не такая отработанная, как у директора издательства. Какая‑то она была кривая и производила, скорее, отталкивающее впечатление. Кадровик сказал:

– Смертные случаи? Прыжочки, конечно, бывали.

– Прыжочки?

– Ну да, самоубийства. А где их нет?

Спорить было трудно: за последний год два пешехода были убиты в центре города падающими телами. Еще несколько получили серьезные увечья. Так выглядела теневая сторона высотного строительства.

– А кроме самоубийств?

– Несколько человек умерло за последние годы, одни – своей смертью, другие – от несчастных случаев. Я затребую выписку из секретариата.

– Благодарю.

Директор по кадрам старался как мог, и ему удалось наконец усовершенствовать свою улыбку. Тогда он спросил:

– Я могу служить еще чем‑нибудь?

– Да, – ответил Иенсен и развернул диплом. – Что это такое?

Директор слегка оторопел.

– Поздравительный адрес, или, точнее, благодарность, ее выдавали тем, кто завершил свою деятельность в нашем издательстве.