Иенсен все стоял. И по‑прежнему не произносил ни слова. Хозяин осушил второй стакан и со стуком поставил его на стол. Руки у него дрожали.

– Ну, действуйте, действуйте, – сказал он, покорившись судьбе. Значит, ничего не поделаешь. Значит, придется все это оставить.

Он еще раз подошел к шкафу и возобновил прежние манипуляции со стаканом.

Иенсен раскрыл блокнот и достал авторучку.

– Когда вы ушли оттуда? – спросил он.

– Осенью. Десятого сентября. Этот день я никогда не забуду. И время, которое ему предшествовало, тоже нет. Это было страшное время, не лучше, чем нынешний день.

– Вы досрочно ушли на пенсию?

– Попробуй не уйди. Они меня заставили. От хорошего отношения, ни от чего другого. У меня даже есть медицинское заключение. Они все предусмотрели. Порок сердца, сказали они. “Порок сердца” – это звучит. Хотя на самом деле я был здоров как бык.

– А размер пенсии?

– Месячное жалованье. Я до сих пор такую получаю. Господи, ведь для них это гроши по сравнению с теми суммами, которые они выплачивают налоговым инспекторам. Кстати, они в любой момент могут прекратить выплату. Я ведь подписал бумагу.

– Какую бумагу?

– Они называют это объяснительной запиской. Ну, признание своего рода. Вы, наверно, его читали. Отказ от этого дома, где мы находимся, и от всех денежных средств. Они заверили меня, что это чистейшая проформа, что они в жизни не воспользуются моей запиской без крайней необходимости. Я, конечно, никогда не строил иллюзий. Я только не думал, что крайняя необходимость наступит так скоро. Я долго уговаривал себя, что они не посмеют привлечь меня к ответственности, не решатся на открытое судебное разбирательство, не пойдут на скандал. Я сижу у них на крючке, а это добро, – он обвел рукой вокруг себя, – вполне вознаградит их за все затраты, как ни велика покажется сумма на первый взгляд.

– А точнее?

– Около миллиона. Скажите, а я непременно должен это вспоминать? Устно… и здесь… у меня?

– Все наличными?

– Нет, примерно половину. Да и то в рассрочку на много лет. А вторую половину…

– Да, да?

– Вторую выплатили стройматериалами, транспортом, рабочей силой, бумагой, конвертами… Этот паразит все просчитал, бьюсь об заклад, что он просчитал даже скрепки, клей и тесьму для папок.

– Кто?

– Мерзавец, который оформлял эту историю. Их любимчик, их цепной пес, господин директор издательства. Их самих я и в глаза не видел. Они не желают пачкать руки, сказал директор. И никто ничего не узнал. Это нанесло бы концерну невосполнимый ущерб, сказал директор. Дело было как раз перед выборами. Я догадывался, что им важно только переждать, пока пройдут выборы.

Говоря это, он все тер и тер лицо носовым платком. Платок уже весь посерел и вымок.

– А что вы хотите со мной сделать?

– Когда вы перестали там работать, вам был вручен диплом, своего рода поздравительный адрес?

Хозяин вздрогнул.

– Был, – вяло сказал он.

– Будьте любезны, покажите мне его.

– Сейчас?

– Вот именно.

Хозяин встал пошатываясь, привел в порядок выражение лица и вышел из комнаты. Через несколько минут он вернулся с дипломом в руках. Диплом был вставлен под стекло в золотую рамку. На нем стояли подписи шефа и издателя.

– Должен быть еще один лист, первый, где ничего не написано. Куда вы его дели?

Хозяин растерянно воззрился на Иенсена.

– Понятия не имею. Наверное, выбросил. Помнится, я просто отрезал его, когда заказывал рамку.

– А поточнее не можете сказать?

– Не могу, но скорей всего я его действительно выбросил.