В тринадцать часов пятьдесят семь минут поток поредел, спустя еще минуту из стеклянных дверей выходили лишь отдельные лица.

А спустя еще немного в дверях остался один‑единственный человек. Напрягая зрение, Иенсен смог узнать его. Это был начальник гражданского патруля.

Иенсен взглянул на секундомер. Тринадцать часов пятьдесят девять минут.

Слышно было, как за спиной нервически возится директор издательства.

Пожарники сидели на своих местах. А начальник патруля исчез. Дом был пуст.

Иенсен в последний раз взглянул на часы, потом на здание и начал отсчет.

Когда перевалило за пятнадцать, секунды как будто сделались длинней.

Четырнадцать… тринадцать… двенадцать… одиннадцать… десять… девять… восемь… семь… шесть… пять… четыре… три… два… один…

– Ноль, – сказал комиссар Иенсен.

4

– Это неслыханное преступление, – сказал начальник полиции.

– Но бомбы‑то мы не обнаружили. И вообще ничего не произошло. Ровно через час дали отбой пожарной тревоги, и люди снова приступили к работе. Задолго до четырех все уже шло своим чередом.

– И все‑таки это неслыханное преступление, – повторил начальник полиции.

Голос его звучал внушительно, но не совсем твердо, словно он пытался убедить не только своего собеседника, но и самого себя.

– Преступника надо задержать.

– Следствие продолжается.

– Но я не советовал бы вам вести следствие обычными методами. Преступника надо найти во что бы то ни стало.

– Понял.

– Выслушайте меня внимательно. Я далек от мысли критиковать ваши методы…

– Я избрал единственно возможный путь. Риск был слишком велик. На карту были поставлены сотни человеческих жизней, а то и больше. Если бы Дом загорелся, мы вряд ли смогли бы что‑нибудь сделать. Пожарные лестницы достают только до седьмого, максимум до восьмого этажа. Словом, команда возится внизу, а огонь лезет вверх. Далее: высота Дома сто двадцать метров, а выше чем на тридцать метров брандспойты не достают.

– Конечно, конечно, я вас понимаю. И вообще я не осуждаю вас, как я уже сказал. Но они ужасно возмущаются. Остановка производства обошлась им почти в два миллиона. Шеф лично связался с министром внутренних дел. Я не сказал бы, что он принес жалобу…

Пауза.

– Слава богу, это не назовешь жалобой в обычном смысле слова…

Иенсен промолчал.

– Но он возмущен, его возмущают как убытки, так и гнусные происки, жертвой которых он стал. Да, да, я цитирую дословно: происки.

– Слушаю.

– Они настаивают на немедленной поимке преступника.

– Нужно время. Мы располагаем только письмом.

– Я знаю. Но преступление должно быть раскрыто.

– Слушаю.

– Дело довольно щекотливое и, как я уже сказал, спешное. Все остальные дела можно отложить. Чем бы вы ни занимались до этого, можете все считать несущественным.

– Понял.

– Сегодня у нас понедельник. В вашем распоряжении неделя – и ни секунды больше. Семь дней, понимаете!

– Понимаю.

– Займитесь этим делом лично. Можете пользоваться услугами всех наших лабораторий, но не посвящайте их в суть дела. А если захотите с кем‑нибудь посоветоваться, обращайтесь непосредственно ко мне.

– Должен сообщить вам, что гражданский патруль уже в курсе.

– Очень жаль. Прикажите им хранить молчание.

– Постараюсь.

– Все важные допросы проводите лично.