– Можешь не сомневаться: я сложу с себя обязанности главы ордена, – сказал отец Ксавье, нарушив молчание. – Уверен, тебя выберут на этот пост абсолютным большинством. Возможно, это и к лучшему.

– Ты, может быть, удивишься, но я умоляю тебя подумать, – тихо ответил отец Жан. – Конечно, вся эта история очень неприятна, но я не думаю, что тебе следует покидать пост. Я виноват не меньше тебя – я должен был оказать тебе поддержку и не сделал этого. И я готов во всеуслышание сказать об этом на совете.

Отец Ксавье удивленно поднял голову: он не ожидал таких слов от своего ярого противника.

– Ты очень добр, Жан. Но не стоит. Моя ошибка слишком велика, и рано или поздно она станет известна за пределами монастыря. Я не хочу бросать тень на весь орден, оставаясь на посту. К тому же мои раны еще не скоро заживут.

– Доктора говорят, ты полностью восстановишься.

– Когда-нибудь, вероятно. Надеюсь. Но на это уйдет несколько месяцев, и все это время я буду не в состоянии исполнять свои обязанности. Будет лучше, если я уйду. Мое место должен занять ты, Жан.

Отец Жан покачал головой.

– Раньше я ухватился бы за эту возможность обеими руками, – с легкой улыбкой ответил он. – Но после долгих размышлений я пришел к заключению, что не гожусь на роль лидера. Я слишком стар и консервативен. Если мы изберем на пост правильного человека, это станет поворотным моментом в развитии нашего ордена. Мы придем к великим свершениям.

– Мы? – спросил отец Ксавье. – Мы? У меня такое ощущение, что ты не имеешь в виду совет ордена, когда говоришь «мы».

– Я говорю о нас с тобой. Если мы вдвоем придем к согласию и выдвинем общую кандидатуру на совете, братья проголосуют за нее единогласно. Ты понимаешь это не хуже меня.

– Если мы придем к согласию. Кого ты предлагаешь?

Отец Жан покачал головой и придвинул свой стул ближе к кровати.

– Как насчет отца Бертрана? – спросил он. – Он хороший администратор и не имеет политических пристрастий.

– Он так прикипел к своей больнице в Болгарии, что его оттуда не вытащить никакими силами. Он, конечно, хороший человек, но для нас не подходит. Я думаю, может, отец Люк?

Отец Жан рассмеялся:

– О нет! Святой человек, с этим не поспоришь, но, на мой взгляд, слишком уж радикальный. Он заставит нас истязать себя розгами по ночам. Нет, избави нас Боже от отца Люка.

– Марк?

– Слишком стар.

– Он моложе меня.

– Все равно слишком старый.

– Франсуа?

– Он никудышный администратор. С ним мы разоримся уже через год. А учитывая наше теперешнее положение…

Повисла пауза.

– Не так-то это легко, верно? – сказал отец Ксавье.

– Нам нужен кто-то совершенно новый, человек, не связанный ни с какими фракциями и способный привнести свежие идеи. Все, кого мы обсуждали, не годятся. Мы знаем, чего от них ожидать. Нужен кто-то со стороны, кто-то вроде отца Поля.

Это имя вырвалось у него непроизвольно, но, прозвучав, оно крепко засело у него в голове и уже не отпускало.

– Ему всего тридцать лет, – возразил отец Ксавье. – У него нет административного опыта, он не успел нажить сторонников в ордене, не стремится к высоким постам и к тому же африканец.

– Все так, – подтвердил отец Жан, но идея выбрать отца Поля уже завладела им, и он был не в силах от нее отказаться. – Он не реформатор и в то же время не традиционалист. Приверженцы реформ проголосуют за него, потому что он поддерживает идею миссионерства. А традиционалистам должна импонировать его искренняя и глубокая вера; я бы даже сказал, что отец Поль – единственный истинно верующий в нашем ордене в самом высоком смысле этого слова.