Всюду и везде — шахматы. В модных кафе. В общественных столовых. В клубах. В пивных. В каждой квартире и в каждой комнате.

Шахматы стали сущностью жизни. Ее центром. Медики регистрировали особый вид инфекционной болезни — шахматную горячку. Ею заболевали все. Даже женщины, уже великолепно разбирающиеся в абракадабре таких несуразностей, как ферзь, слон и конь.

Даже дети. В переменах между уроками спешно расставлялись фигуры. Играли на былой уцелевшей „камчатке“. Во время уроков. Даже в уборной.

Забытая давно американская фильма „Шах и мат“ с участием Присциллы Дин была немедленно извлечена из архивов Совкино предприимчивыми кино-администраторами. В ней фигурировал шахматный автомат и она уже третью неделю не сходила с экранов пяти крупнейших в Москве кино-театров. „Шахматная горячка“, выпущенная „Русью“ в 1926 г., шла добавлением, собирая ежедневные аншлаги.

В каждом учреждении устраивались турниры. Жилтоварищества играли с жилтовариществами. Квартиры — против квартир. В каждом доме был чемпион. В каждой квартире — маэстро.

— Петр Степанович вчера на четырех досках играл…

— А вы знаете, что конь и слон матуют только в том случае, если у противника есть пешка?..

— Ласкер выиграет непременно…

— Ерунда, у автомата выиграть немыслимо.

— Немыслимо? А я бы взялся…

— Марья Петровна, хотите вперед ладью?

— Как не стыдно, когда я у вас и с ладьей не проигрываю…

— Коля, брось шахматы и иди обедать!

— Сейчас… слона в правый угол и тогда…

— Тогда я конем на h2.

— Коля!!!

— У автомата есть теперь все шансы стать чемпионом мира…

— Ха-ха-ха, механический чемпион!!!

— Если за фигуру взялся, так ею и ходи…

— Но нельзя же под пешку?

— Ну, товарищи, это не турнир, а детская игра получается…

— Пешки назад не ходят…

— Леночка, с вами немыслимо играть, вечно вы на ничью стараетесь…

— Граждане, подайте слепому шахматисту!!!

— Странно, слепой, а шахматист?

— Иванов, опять во-время урока играете, сколько раз вам говорил…

— Товарищ, две бутылки и доску с шахматами!!!

Такие разговоры стали обычными, как утренний стакан чаю.

Автомат доминировал в темах. О нем уже не говорили, а захлебывались. У репортеров не хватало слов для описания его побед. У зрителя останавливалось дыхание при виде козлиной бородки профессора Ястребова.

Администратор сеансов автомата гражданин Нахимсон ездил не иначе как на „такси“ и подавал всем только два пальца. С лица его уже не сходила ангельская улыбка. Да что такое ангел? Он был в миллион раз счастливее ангела. Он был богом.

Газеты писали об автомате — чудо. „Вечерка“ захлебывалась — гениально. Один только журнал „64“ иронизировал — чепуха, мистификация.

В Метрополе деятельно готовились к сеансу: автомат — Рубинштейн, Маршалл, Торре, Шпильман и Ласкер. Часы торопливо бежали к началу.

Москва бредила. Москва волновалась. Москва напряженно ждала.

8. ТРАГЕДИЯ ПРОФЕССОРА ЯСТРЕБОВА

Последний тур окончен. Взволнованная, потрясенная, точно взрывом, толпа выходящих счастливцев, на-ходу бросала еще большей толпе у входа сенсационную новость.