– Проходите, прямо и налево, присаживайтесь. Я наберу девять‑девять‑девять.

Мы вошли. Парень позвонил в скорую помощь и через несколько минут принес полотенца и шоколадное печенье. Он представился: Патрик. Ему еще нет двадцати, дома он один, родители на концерте в Белфасте, слушают Генделя.

Я кивком поблагодарил его: сил на разговоры у меня не хватало. Догорал в крови адреналин. Я настолько устал, что мог бы уснуть прямо здесь, на диване.

Мы молча ждали «скорую».

– Что‑нибудь еще нужно? Может, одеяло? – спросил парень.

– Да, – произнес я и посмотрел на него исподлобья. Он понял намек.

– Я принесу вам чай, грейтесь, отдыхайте пока, «скорая» приедет не скоро: путь‑то неблизкий. Но они обязательно приедут.

Парень встал, кивнул мне, показывая, что понял мое желание остаться без посторонних.

– Спасибо, приятель, – искренне поблагодарил я.

Когда он вышел, Бриджит глубоко вздохнула, откинулась на спинку дивана, и слезы ручьем полились из ее глаз. Мы сидели в тишине, слушали, как волны накатываются на прибрежную гальку.

Проснулась Шивон, посмотрела на родителей, всхлипнула и, когда Бриджит нежно погладила ее, опять уснула.

Бриджит повернулась ко мне:

– Еще неделю назад я бы отдала все, чтобы увидеть тебя мертвым.

– А я неделю назад отдал бы все, чтобы увидеть тебя.

– И что дальше? Завтра волшебство пройдет, как в «Золушке», и все начнется сначала? Или что‑то изменилось?

Все изменилось. Я взглянул на спящую Шивон и прошептал:

– Хочешь знать, что будет потом?

– Конечно.

– Первым делом нужно убраться из Ирландии. Твой человек, Моран, жаждет моей смерти. Поэтому либо поговори с ним, либо придется его убить. Или мы вынуждены будем откупиться от него.

– Мы?

– Мы, – кивнул я.

Она посмотрела на меня, обдумывая это слово. Встряхнула головой, прогоняя сон – она, как и я, не спала несколько суток.

– Мы, – задумчиво повторила она, будто оценивая открывающиеся возможности.

– Мы, – подтвердил я. – А потом мы уйдем на покой и переберемся в Перу.

– В Перу? Ты шутишь?

– Несмотря ни на что, мне там по‑настоящему нравится. Переедем туда, заведем еще детишек, будем любоваться закатом над Тихим океаном. У тебя денег столько, что мы можем купить поместье с конюшней, дорогами для верховой езды – до самых гор и домик в Лиме на Калье‑лас‑Сьете‑Ревуальтас. А больше нам ничего и не нужно. Покончим с прошлым. Шивон пойдет в школу, будет говорить по‑английски и по‑испански, станет умной, красивой, довольной жизнью – так же, как ее братья и сестры. Будем кататься на лошадях, заниматься серфингом, есть стейки и жить в счастье и радости.

Бриджит призадумалась.

Обо мне, о том, хочет ли уйти на покой, и о том, как это изменит ее жизнь. Думала она и о Шивон. Вспоминала прошлое.

То страшное Рождество 1992‑го, когда я перерезал горло ее жениху.

А я будто читал ее мысли. Я всегда это умел. Или воображал, что умею. Чувства Бриджит сменяли одно другое с быстротой змеи, ползущей по пустыне, подобно ряби на поверхности озера. Она припоминала долги – оплаченные и нет, размышляла, кто должен умереть, а кто жить. Как легко будет убить меня сегодня ночью и покончить, наконец, с долгой историей ненависти.

Не верю, она никогда не сделает этого. Никогда.

Бриджит обдумывала открывшийся ей мир новых возможностей. Шанс вырваться из тисков кровной вражды и мафиозных законов чести.

Я знал, что она подобрала пистолет Скотчи, знал, что она умеет с ним обращаться. Если все же она решится выстрелить, это должно произойти именно сейчас, до того, как вместе со «скорой» появятся полицейские, без свидетелей.