— Зачем? — срывающимся голосом спросил кинолог.

— Я же сказал, сочтёмся, — ещё шире усмехнулся стрелок, не опуская автомата.

Сделав вид, что всё понял, и не собирается бросаться на автомат, проводник медленно отвернулся, незаметно передвигая ножны с десантным кинжалом. Сидевшие на броне так и не поняли, когда он успел выхватить кинжал и в развороте метнуть его в грудь убийце. Увидев, что проводник отвернулся, подлец с довольным видом сдвинул автомат за спину, решив, что кинолог смирился и не посмеет поднять на него руку. Но уже в следующую секунду, с хрипом оседал на землю, растеряно держась за торчащую из собственных рёбер рукоять.

Растеряно ахнув, бойцы бросились к уже мёртвому напарнику, но, убедившись, что всё кончено, растеряно повернулись к скорбно замершему проводнику.

— Ты хоть понимаешь, что натворил? — растеряно протянул механик – водитель.

— Погань прирезал. За Роя. За друга, — тихо выдохнул кинолог, опускаясь на колени, возле тела своей собаки.

Погрузив тело бойца в машину, группа отправилась на базу. Теперь, когда не стало собаки, патрулирование было бесполезно. Обнаружить ксеносов при помощи техники, было невозможно. Не стали они осматривать и труп погибшего гуманоида.

Не понятно, по какой причине, погибшие оккупанты после гибели растекались грязной лужей непонятной субстанции, больше напоминавшей вытекший из тюбика гель. Но самое непонятное происходило с оружием. Оно почему‑то сразу выходило из строя, и очень часто просто взрывалось, хотя бывало и так, что взявший непонятный лучемёт человек получал просто кучу разваливающихся в пальцах запчастей.

Он так и простоял всю дорогу, до самой базы, где их встретили бойцы из военной прокуратуры. Увидев вылезающего с мёртвой собакой на руках кинолога, они молча отступили в сторону, отдавая последнюю дань уважения одному из лучших бойцов подразделения. Передав труп собаки ветеринару, для составления отчёта, проводник молча сдал оружие и, протянув прокурорским запястья для наручников, тихо сказал:

— Давайте. Теперь уже всё равно.

— Не дури, разберёмся, — проворчал сержант, беря его за локоть.

Через десять минут, Матвей, сидя в палатке отведённой под допросную, мрачно курил, не сводя с сидевшего перед ним мужика тяжёлого, немигающего взгляда. Мужик, делая вид, что не замечает такого вопиющего нарушения порядка допроса, молча листал лежащее перед ним досье. Наконец, отодвинув его в сторону, он поднял взгляд и, покачав головой, тихо спросил:

— Ну, и за что ты его так ?

— За друга, — коротко ответил Матвей.

Гибель Роя словно выжгла из его души все чувства. Стоя над его телом на коленях, в десантном отсеке, он неожиданно понял, что остался совсем один. Совсем. Один. Это было так страшно и больно, что Матвей едва не закричал во весь голос. Рой был единственным существом, которое связывало его с той, прошлой жизнью, где он был, любим, и где любил он.

— Гибель твоей собаки, потеря для службы, безусловно, большая, но ты не имел права казнить бойца сам. Даже за друга, — осторожно подбирая слова, произнёс мужик.

— Имел. Просто вы ничего не знаете, — всё тем же ровным, безжизненным голосом ответил Матвей.

— Ошибаешься. Мы многое знаем, — чуть усмехнувшись, ответил тот, и раскрыв лежавшее на столе досье, принялся читать:

— Матвей Беркутов. Тридцать пять лет, образование высшее юридическое, до войны был частным предпринимателем, имел жену и пятилетнюю дочь. Обе погибли во время первого налёта ксеносов на город. В СКС состоит уже три года, можно сказать, с первых дней войны. Собака, ротвейлер по кличке Рой, восемь лет, отлично натаскан, на личном счету больше семидесяти обнаруженных особей ксеносов.