— И все же я настаиваю на трехстах, — уперся жадный барон.

— Что же, — привстал на стуле, совсем чуть-чуть, чтобы обозначить свою готовность уйти, старый антиквар, — значит, вы проиграли...

Что-то произошло в зажатом римским поражением мозгу Барончика.

— Кто проиграл? Это я проиграл? — страстным, «актерским» шепотом произнес он.

— Ну, если вы не участвуете в торговой операции и отказываетесь купить вещь за цену торговца, то, как говорят у нас, антикваров, вы проиграли, — повторил несчастный ювелир, не поняв реакции магната.

— Что ты сказал, старая сволочь? Повтори...

— Да не напрягайтесь вы так! Нельзя нервничать из-за каждого проигрыша. Тут проиграли, в другой раз выиграете. Или слово вас обидело? Так тут нет ничего лишнего. Поговорка антикваров. Потому что...

Старый торговец драгоценностями не успел закончить фразу. Лев Борисович встал, зажал в руках два золоченых ножичка для фруктов, которыми во время разговора поигрывал, любуясь яркими солнечными сполохами, и, сделав резкое движение над столом в сторону все еще сидящего партнера по переговорам, сверху вниз вонзил оба лезвия ему в шею над ключицами.

Кровь брызнула так сильно, что в мгновение ока залила белоснежную накрахмаленную скатерть, дав причудливые акварельные разводы.

Тело антиквара конвульсивно дернулось пару раз, голова упала на окровавленную скатерть и теперь слегка подрагивала в ритме бьющей из тела крови.

Точно так же дергался и стоящий над антикваром Барончик.

Наконец мэтр Жерюмо замер. Одновременно унялась и дрожь в теле барона, и он только теперь с удивлением посмотрел на зажатые в руках золотые фруктовые ножи.

— Я никогда не проигрываю! — повторил Лев Борисович фразу, которая сидела внутри как заноза с той минуты, когда он узнал о выигрыше «Спартака» в Риме.

Подбежали охранники.

— Приберите тут. Зачистите, — мрачно приказал ставший прежним Барончик.

— Это мы мигом. Сменить скатерть? — спросил старший охраны, ища глазами официанта.

— Идиот. Сменить все! Зачистить — значит зачистить. А не просто крошки смахнуть.

— Понял, понял, понял, — холодея от страха, закивал тот.

Барончик взял в руки золотую табакерку работы знаменитого петербургского мастера, уже успокоившись, полюбовался игрой света на полированной поверхности и на бриллиантах.

— Какая огранка, ах, какая огранка! И совсем не дорого — 350 тысяч. Не понимаю, чего я на старика взъелся. Ну, да сделанного не исправишь.

— И официанта? — спросил неуверенно старший охраны.

— Я сказал — зачистить. Еще вопрос задашь, сам в зачистку попадешь, — бросил на него раздраженный взгляд Барончик.

Официанта нашли в шкафу. Он умер молча — видимо, был готов с той минуты, как увидел блеснувшие под светом хрустальной люстры два золотых лезвия, вонзившиеся в шею старого ювелира.

— Кто еще мог знать о встрече? — задал уже себе вопрос старший охраны. И решил перестраховаться. В ту же ночь дома были убиты метрдотель, хозяин ресторанчика, второй официант и швейцар.

Зачищенный изнутри, ресторанчик взлетел на воздух через час после того, как барон де Понсе отправился к себе. Взрыв был подготовлен грамотно, соседние дома не пострадали, но заведение выгорело дотла.

Трупов так и не нашли.

Это дело в системе Барончика было хорошо налажено. Уже дома, в своем кабинете, Лев Борисович тщательно протер кремового цвета бархоткой новое приобретение.

Крови на табакерке не осталось. Она была как новая.

— Я никогда не проигрываю! — упрямо заметил Барончик своему кривому отражению в золотом дне табакерки.