Сидят перед ним Лиза и Гриф, смотрят оба собачьими глазами, а он подыскивает слова побольнее: «как актриса не состоялась», «ребёнка не родила». Лиза играет старуху – в нелепой одежде, скрывающей её подростковую фигурку, с волосами седыми, свинченными в неухоженный пук, типичный для старой девы. Папашка выговаривает Лизе: «Это что же ты плохо кормишь моего Лёсика? Похудел как!»
– Колоться будешь иль, как Карбышев, превратишься на морозе в статую? Правильно я поставила диагноз: остался без ням-ням, без бумажек шуршащих и бежал от своей бабы, подхватив спадающие с жопы портки? Ну? У меня времени на тебя нет.
И тут он разозлился:
– А ты из тех, кто вовремя сориентировался да посгребал к себе наши зарплаты, так? Воровать умеешь. Вот-вот, времечко для таких, как ты: мат-перемат, кулаки вместо слов, счётчик вместо мозгов и рентген вместо глаз – где это у кого плохо лежит, кто из homo sapiens – «слабак», «сопливый», а ну, на морозец его, пусть подыхает, а ну – мордой его в сугроб, а мы – в соболя упрячемся, рожу раскрасим, сигаретку в зубы сунем и купюры в сумку из кожи живой души!
Дамочка захохотала:
– А ты вегетарианец! А ты завидуешь?!
Он пошёл из сквера.
Оборвался смех.
Резко ухватила его за руку.
– Стоять, дурак.
– Это у тебя получается – оскорблять. Думаешь, всю жизнь будешь вот так шиковать? Бедная ты моя. Не ведаешь, что творишь. А про болезни и природные катаклизмы слыхала?
А про то, что стрелка-то умеет и на сто восемьдесят градусов поворачиваться – жопу (это твоё слово, бедная!) показывать! Думаешь, сила жизни – в шуршащих? Мне жалко тебя, цыпочка, – сыпал он не своими словами, неизвестно откуда подскочившими на язык. – Убить меня можешь, если в твоей кожаной пистолетик для этого дела имеется, а обидеть – нет, плевал я на таких, как ты. Это из-за таких, как ты, ворюг, нам и перестали платить в НИИ?!
И он пошёл из сквера, не ощущая ни рук, ни ног, ни губ. Небось, половина слов смазалась.
Но не успел дойти до выхода, как снова полетел в сугроб. И теперь дамочка не остановилась на этом: откинула сумку в снег, склонилась к нему и стала хлестать по лицу.
И вдруг горячие слёзы обожгли его щёки. А взгляд на лице, нависшем над ним, – детский. Молчит это новое существо долго. А потом говорит тихо:
– Пойдём со мной, пожалуйста.
Он отпрянул.
– Ты что?! Ты что?! Для этого я не гожусь, – забормотал еле слышно. – Я не хочу. Мне не надо. Не нуждаюсь, нет.
Она снова захохотала.
Он никак не мог уследить за перепадами в её настроении, сменами обликов.
– Ты что?! – сквозь смех заговорила она. – Решил, в полюбовники зову? Нет, Найдёныш. У меня их два: один – действующий, другой – предыдущий, но в любую минуту готовый снова стать настоящим. С этим у меня всё в порядке. Мне, парень, хоть один честный нужен, чтобы я в нём была уверена: не обманет меня, – она ткнула себя в грудь, – у меня не украдёт. Ну, прости, обидела ни за что! Битая я перебитая. Срок мотала, набралась всякого. Таких, как ты, не видела. Сам подумай, где с такими могла встретиться? Наверх шваль со дна поднимается. А я от быдла устала, понимаешь? Сама себе удивляюсь, что это со мной вдруг стало – так ты мне необходим сделался?! Пойдём со мной. Я – президент фирмы под названием «Мусор». Это я так называю мою фирму, хотя она имеет пышное название. Помещается моя фирма в этом вот Дворце, построенном специально для меня. Тебе ведь ночевать негде, так? Кабинетик в моём Дворце выделю тебе с диваном! На первых порах поживёшь в нём. |