– Ну, хорошо…

Я положил трубку. Усмехнулся. Да, парень дошел до края. И не хватало мне озвучивать его подлые предложения, нарываться лишний раз, нашел доброхота.

Евграфьев тем временем посвящал меня в тайное, стратегией Кастрыкина одухотворенное: все ключевые должности в конторе должны занять люди, преданные питерской Системе, выходцы из нее, а я же, милостью Кастрыкина, читай – Евграфьева, остаюсь на прежней позиции как редчайшее исключение. Этакий полицай из местных, нанятый оккупантами, доверенный держиморда, должный быть благодарным и послушным прихлебателем.

Ну, и как бороться с этими уродами, с шакальей стаей, милостиво принявшей меня в свое пакостное сообщество, живущее не реальной работой, пусть и с двусмысленными дивидендами, а исключительно внутриведомственными интригами и стремлением к должностным регалиям?

Пошел в свой кабинет, пригорюнился. Машинально включил радио.

И в слух, и в сознание мое вклинился с болезненным и яростным надрывом под колкий перебор струн хрипловатый, знакомый всей стране баритон:

Я живу, но теперь окружают меня

Звери, волчьих не знавшие кличей.

Это – псы, отдаленная наша родня,

Мы их раньше считали добычей…

Просто в «десятку» – сообразно моему положению и настроению.

Зазвонил внутренний телефон.

Евграфьев, неугомонная сволочь, мать его…

– Юра, зайди…

Зашел. И – оторопел.

В кабинете за журнальным столиком сидели Евграфьев и Акимов, пили выдержанный коньяк из фужеров, увенчанных въевшейся в стекло золотой эмблемой конторы. В качестве закуски на столе теснились открытые банки черной икры – явный конфискат из есинских запасов.

– Садись, – приобняв меня за плечи, молвил Евграфьев, определяя мне стул напротив Акимова, степенно мне кивнувшего. – Вот, – доложил пьяно, указав на своего визави. – Наш товарищ. Представлять не нужно… – Меленько рассмеялся. Затем пояснил снисходительно: – Нашлись, понимаешь ли, общие друзья, как и у нас с тобой, помогли рассмотреть человека… То есть – объединяемся в правильную команду… За нее и выпьем! – Предложил, икнув.

Я мгновенно оценил ситуацию. Акимов порывшись в своих связях, нашел персонажей, способных сделать ему протекцию, персонажи на нее сподобились, и теперь он втерся в доверие к новой команде, по-прежнему ненавидя меня, также приближенного к ней в качестве холуя, но негативных определений в мой адрес не допуская – ибо мало ли что?!

– Ребята! – произнес Евграфьев вдохновенно. – Собрал я вас по святому поводу: надо снимать Есина. Дело – серьезное, как революция. Давайте решать, шеф требует значимых телодвижений… Нужна информация о злоупотреблениях. Чтоб не на голом месте…

– Так чего проще? – небрежно откликнулся Акимов, по-хозяйски прихлебывая чай из домашней фаянсовой кружки. – Служба собственной безопасности его не сдаст: она в обиде за свое угнетение, да и вообще за штатом благодаря своей поддержке Филиппенко, но ведь можно напрячь их оперов за обещания светлого будущего?.. Они многое знают. А Юра попросит нашего куратора из ФСБ, он к нему расположен по ряду причин… А у куратора информации, причем под официальной шапкой их конторы, – зачитаешься…

Я понял: разговор подготовлен и со мной ведется игра. Акимов в надежде на повышение рвет подметки, решив тонко использовать меня – и в самом деле способного привлечь на питерскую сторону, жаждавшую захватить верховенство над нашим экономическим департаментом, надзирающих над нами чекистов, прекрасно осведомленных о моем статусе советника их высокопоставленного руководителя.