И не знала бы, за какой рычаг потянуть, на какую кнопку нажать, чтобы изменить ход «Блюдипа».

Вдруг Зигрид увидела лейтенанта Каблера. Сердце ее перестало биться, а перед мысленным взором мелькнуло: сейчас тот схватит ее за ворот матроски и выбросит отсюда. Но старший помощник капитана прошел, не заметив дозорную третьего ранга. Зигрид опешила. А еще невольно отметила, насколько лейтенант постарел за последние несколько недель. Его усы стали грязно-серого цвета, как и волосы, свисавшие длинными патлами из-под фуражки. Он сильно сутулился — спина просто колесом, и шел, опустив глаза и что-то бормоча себе под нос. Седая трех-, а то и четырехдневная щетина пробивалась на его щеках. Зигрид машинально отдала ему честь, но Каблер не ответил.

Постояв в нерешительности, дозорная все же продолжила осмотр. В отсеке для карт два сержанта, нацепив очки на нос, играли в домино. Их руки тряслись, и казалось, что им непросто удерживать небольшие прямоугольники из слоновой кости. Они разговаривали дрожащими голосами. Или, вернее, вели монолог — каждый сам с собой, не слушая друг друга.

На капитанском мостике царил странный запах старости. Зигрид кралась вдоль стен и не верила своим глазам. Офицерам было сорок, максимум пятьдесят лет, а можно было подумать, что это прадеды в последней стадии физической немощи. Все лейтенанты были неопрятными, даже грязными. К тому же с трудом влезали в форму. С брюшком, лысеющие, они ходили в тапочках и морщились при каждом шаге, словно болезненные суставы не выносили ни малейшего движения.

Наблюдавшие за приборами младшие офицеры выглядели не лучше. Некоторые дремали, опираясь на подлокотники кресла. Зигрид скользила мимо них, как привидение. Она поняла вдруг, почему юнги редко видят представителей командного состава: из-за почтенного возраста те вынуждены оставаться практически на одном месте. А если бы им пришло в голову отправиться осматривать подводную лодку, то идти бы нужно было, опираясь на палочку.

В ушах прозвучало сказанное Гюсом: «Десять лет, целых десять лет мы дышим консервированным воздухом, пьем отфильтрованную воду, едим высушенную пищу».

Что ж, противоречащий природе образ жизни добивает даже самых выносливых.

«Скоро и наш черед, — подумала Зигрид, стараясь совладать с охватившей ее паникой. — Подводная лодка превратится в дом престарелых. Вот почему в Адмиралтействе настаивали, чтобы в экспедицию на Алмоа взяли детей! Там знали, заранее знали, что „Блюдип“ состарит членов экипажа в ускоренном режиме».

Дозорная третьего ранга нашла наконец-то и капитана — в зале, где находился перископ. Пожевывая мундштук погасшей трубки, старик неловкими движениями пытался собрать воедино… крохотные деревянные элементы уменьшенной модели парусника. Но его руки слишком сильно дрожали, у него не получалось соединить детали, и он ломал уже собранное.

Его седая борода закрывала пластрон, белые, как снег, волосы падали на воротник мундира. Капитан что-то бормотал себе под нос и смотрел в лупу, стараясь разглядеть крошечные детальки, разложенные на карте морских глубин, заляпанной вермишелевым супом.

— Куда же они задевались?

Обнаружив присутствие Зигрид, капитан помахал ей рукой со старческими пятнами, делая знак подойти, и прошамкал:

— Помоги мне, девочка. Ты-то хорошо видишь, ты найдешь, что я ищу. Мне нужны пара шлюпбалок, чтобы подвесить эту миленькую спасательную лодку.

Между большим и указательным пальцами, пожелтевшими от табака, он держал микроскопическую корабельную шлюпку. Зигрид стала перебирать сваленные в кучу детали. Командир подлодки шумно дышал, выдыхая через нос.