— По-моему, вы делаете великое дело — и делаете его прекрасно! — сказал Рекс.

— Не знаю, чего уж здесь особо прекрасного, но вот везет мне — это верно. Просто я удачливее других.

— Но счастливы ли вы?

Фенела на мгновение задумалась.

— Думаю, люди не слишком задаются подобными вопросами, — выговорила она наконец. — Ну, разве что с ними случится что-нибудь из ряда вон выходящее… А когда жизнь течет, как обычно, трудно быть особо счастливым или несчастным.

— Это вы верно заметили. И возможно, вопрос этот задают, только если любят кого-нибудь… или кто-нибудь любит тебя.

Его слова словно дрожали в воздухе, в разделявшем их тесном пространстве. Оба они внезапно умолкли, и каждый напряженно уставился прямо перед собой, с мучительной остротой ощущая присутствие другого.

«А сейчас я счастлива!» — внезапно подумала Фенела.

И она знала, что это чистая правда: сердце ее буквально пело от радости, и все ее существо, казалось, только что заново возродилось к жизни.

В библиотеке было сумрачно и прохладно, витал аромат кедрового дерева, пчелиного воска и лаванды.

Фенела замешкалась на пороге, пока Рекс почти ощупью пробирался к окну. Он отдернул шторы, и солнце хлынуло в комнату, высветив стены, которые все сплошь оказались уставленными книгами, и мебель, закутанную в чехлы от пыли.

— Всегда есть что-то глубоко печальное в атмосфере нежилой комнаты, — оглядываясь по сторонам, заметила Фенела. — Хочется представить, как же она выглядела прежде — с цветами на столе и с жарким огнем, потрескивающим вот в том большом камине.

Рекс нежно улыбнулся в ответ на слова Фенелы; видимо, фантазии девушки тронули его до глубины души.

— Эту комнату я всегда любил больше всего, — признался он, — ведь она сильнее напоминает мне о матери, чем, скажем, гостиная. Мать моя была страстной читательницей, кроме того, я подозреваю, что библиотека вызывала у мамы воспоминания об отце — почти священные для нее.

Рэнсом пересек комнату и, взяв Фенелу за руку, подвел ее к камину.

— Вот портрет моей матери, написанный Сарже.

Фенела, следуя движению его руки, послушно подняла глаза на висящую над камином картину с изображением женщины замечательной красоты.

С первого же взгляда бросалось в глаза разительное сходство ее с сыном, кроме того, портрет был настоящим произведением искусства, поскольку кисти мастера удалось отобразить и личность, и характер.

У Фенелы захватило дух. Она инстинктивно почувствовала, что смогла бы искренне полюбить мать Рекса Рэнсома.

В лице этой женщины читались сострадание и нежность — свойства, по которым девушка так стосковалась за время общения с женщинами, время от времени появлявшимися в ее доме.

Помимо этого, миссис Рэнсом, несомненно, обладала характером сдержанным и решительным одновременно, и эти свойства оттеняли друг друга, подобно пурпурным складкам ее платья, на фоне которых драгоценности еще ярче сияли и переливались чудесным блеском.

— Она очень хороша собой, — сказала Фенела, чувствуя, что Рекс жаждет услышать ее мнение. — Как жаль, что я не могу с ней познакомиться.

— И мне очень жаль, — откликнулся Рэнсом; и тут, как только Фенела отвела взгляд от портрета, он неожиданно взял ее руку в свою. — Как бы я хотел вновь наполнить этот дом жизнью!

Фенела смотрела на него — смущенная и озадаченная прикосновением его ладони, — а потом, когда глаза их встретились, ее взгляд замер, и, казалось, какой-то странный, словно бы электрический ток пробежал между ними.