— Мне нужен адвокат, — пробормотал Кальтензее. — Я хочу говорить с моим адвокатом.

— Риттер жив? — упорствовал Боденштайн. — Или вам безразлично, что ваша дочь от беспокойства за него почти лишилась рассудка? — Оливер заметил, как мужчина вздрогнул. — Подстрекательство к убийству — наказуемое деяние. За это вы отправитесь за решетку. Ваша дочь и ваша жена вам этого никогда не простят. Вы все потеряете, господин Кальтензее, если сейчас мне не ответите!

— Я хочу поговорить с моим… — начал опять Зигберт.

Боденштайн не обратил на это внимания.

— Вы тем самым оказали ей услугу? Если это так, вы должны нам сейчас об этом сказать. Ваша мать так или иначе отправится в тюрьму — у нас есть доказательства ее преступлений и, кроме того, показания свидетелей, которые доказывают, что истинной причиной смерти вашего отца был не несчастный случай, а убийство. Вы понимаете, о чем идет речь? Если вы немедленно скажете нам, где находится Томас Риттер, у вас еще будет шанс без особых потерь выпутаться из этого дела.

Зигберт вздохнул и закашлялся. У него было затравленное выражение лица.

— Вы действительно хотите отправиться в тюрьму из-за вашей матери, которая всю свою жизнь лгала и использовала вас?

Боденштайн какое-то время ожидал действия своих слов, потом встал.

— Вы останетесь здесь, — сказал он Кальтензее. — Подумайте еще раз обо всем спокойно. Я скоро приду.

Хеннинг и Мирьям сантиметр за сантиметром исследовали пол в помещении в поисках останков, а Пия с Элардом, Верой и Августой Новак покинули подвал.

— Я надеюсь, вы не преувеличиваете, — сказал Элард, когда они вышли на свет и прошли через бывшую террасу.

Августа Новак не казалась особенно напряженной, но Вере Кальтензее потребовался отдых. На ее руках все еще были наручники. Измученная, она села на кучу камней.

— Нет, все это так, — Пия поставила пистолет Кальтензее на предохранитель и засунула его за пояс брюк. — Мы знаем, что тогда произошло здесь. И если мы найдем останки и возьмем ДНК-пробу, у нас будут доказательства.

— Я, собственно, имею в виду Маркуса, — ответил озабоченно Элард. — С ним действительно очень плохо?

— Вчера вечером его состояние было критическим, — ответила Пия. — Но в больнице о нем теперь позаботятся.

— Это все моя вина. — Элард поднес руки к лицу и пару раз покачал головой. — Если бы я не связался с этим ящиком! Тогда бы ничего не случилось…

В этом он был, несомненно, прав. Люди продолжали бы жить, и все семейные тайны клана Кальтензее, как и прежде, оставались бы нераскрытыми. Взгляд Пии упал на Веру, которая сидела с неподвижным лицом. Как мог жить человек со столь тяжкой виной, оставаться таким холодным и равнодушным?

— Почему вы тогда не расстреляли мальчика? — спросила Пия.

Старая женщина подняла голову и пристально на нее посмотрела. В ее глазах и шестьдесят лет спустя пылала неприкрытая ненависть.

— Он был моим триумфом над этим человеком, — прошипела она, кивнув в направлении Августы. — Если бы не она, он бы женился на мне !

— Никогда, — бросила Новак. — Элард терпеть тебя не мог. Но он был слишком хорошо воспитан, чтобы дать тебе это почувствовать.

— Хорошо воспитан! — фыркнула Вера-Эдда. — Это смешно! Он все равно мне больше был не нужен. Как только мог он обрюхатить дочь евреев-большевиков? Он все равно потерял свою жизнь, за осквернение расы полагается наказание смертью.