Изменить размер шрифта - +
Невидимая, но несомненно существующая здесь сила пульсировала на его улицах, в каменных стенах его домов. А за городом простиралась целая вселенная, внутри и за пределами которой сгустились все времена. Смерть не касалась этого места.

— Да, я была там.

— Поэтому ты знаешь, что ожидает тебя после Жертвоприношения, после изменения твоего существа и существования. Но, кажется, ты не принимаешь это изменение так спокойно?

— Как же я могу? Ведь я человек!

— Да. Но дай все-таки мне разобраться. Почему ты ко всему этому относишься совсем по-иному? Почему ты так гневаешься на то, что рано или поздно все равно произойдет с тобой?

— Потому что я еще очень молода для этого, — ответила Нита. — Я смогу еще многое сделать… вырасти, работать, жить…

— А это? — Эд'рум как бы обвел острым плавником все вокруг — горящее зеленым цветом море, быстрых рыб, сверкающих в его толще, ослепительно сияющее зеркало поверхности над ними всеми. — Это разве не жизнь?

— Конечно, жизнь! Но существует и еще многое другое! И потом, быть убитой акулой… Это тоже жизнь или продолжение ее?

— Уверяю тебя, — промолвил Эд'рум, — уверяю, что нет ничего более прекрасного для меня, чем убийство. Я сделал бы то же самое для любого Волшебника, поющего Молчаливую. Я проделывал подобное не раз. И не сомневайся, сделаю снова…

Ните послышалось что-то странное в голосе акулы. В нем проскальзывала… печаль.

— Послушай, — сказала Нита, и ее собственный голос был тих. — Скажи мне… это больно?

— Килька, — теперь Эд'рум говорил совершенно бесстрастно, — а что в жизни не больно? Даже любовь ранит иногда. Ты должна была заметить…

— Любовь?.. Что ты об этом знаешь? — Нита была так измучена, что и не замечала, что говорит с Властелином акул без всякого почтения, даже пренебрежительно.

— А кто ты есть, чтобы считать, будто я ничего об этом не знаю? Думаешь, если я убиваю без всякого раскаяния, то и любовь мне недоступна, непонятна, неведома?

Возникла длинная пугающая пауза. Эд'рум молча принялся описывать вокруг Ниты широкий круг.

— Ты думаешь, будто я столь стар, что ничего не знаю, кроме слепой привычки кружить, стремительно кидаться, одаривая шрамами, располосовывая… Убийца и Жертва. Это и есть единение. Да, я знаю такое… и очень хорошо.

Голодная алчность сквозила теперь в голосе акулы. Эд'рум все сужал и сужал круги и говорил ровно, медленно, будто в полусне:

— И… да… иногда нам хотелось бы, чтобы единение не кончалось, было вечным. Но что нам, существам холодным, делать с теплокровными? Долго ли будет длиться такое единение? — Это слово он выговаривал четко и жестко, словно оно было чуждо его языку. — Рано или поздно кто-то из нас ослабеет или попадет в беду, и другой прикончит его. Вот какой конец сулит любовь, которая соединила бы нас. Эта цена для меня слишком высока, и я не хочу расплачиваться даже за единый миг единения. И плаваю один.

Он приблизился к Ните настолько, что их тела почти соприкасались. Нита прижала к бокам плавники и отстранилась от жесткой шкуры, не осмеливаясь в то же время резко отпрянуть в сторону. Эд'рум оборвал свое кружение и принялся плавать вперед и назад, будто и не было никаких угрожающих кругов только что.

— Но, Килька, вряд ли тебя занимает и волнует вопрос МОЕЙ любви… или ее отсутствие…

— Любовь? — вырвался у Ниты горький вскрик. — Но у меня и мгновения этой любви не было! А теперь… теперь…

— Тогда тебя верно выбрали для партии Молчаливой, — словно откуда-то издали прозвучал голос акулы.

Быстрый переход