Дом скрипел, словно аккомпанируя хору, и, когда ему пришлось шагнуть в сторону, чтобы удержать равновесие, Кроуфорд осознал, что дом трясся от землетрясения.

― То же самое было на прошлой неделе в Монтенеро, ― прошептала Джозефина, ― в ту ночь, когда Байрон убил Аллегру. Это погребальный плач Земли.

Когда они вернулись внутрь, Джозефина настояла на том, что остаток ночи проведет в комнате для женской прислуги; слишком утомленный, Кроуфорд молча согласился и один вернулся в их комнату.

ГЛАВА 18

Любви жемчужину ныряльщик не достанет

Коль брошен был, прекрасная Фелис,

В вод леденящих низ.

— А. Ч. Суинберн, Felise

Мне было утешеньем,

Что не было и тени в ней людского существа…

— Перси Биши Шелли

Следующим утром Мэри Шелли и Джейн Вильямс встали рано и сидели за утренним кофе, с волнением изучая голубой горизонт залива; Клэр поднялась позже и вызвалась добровольцем наблюдать с террасы, пока ее подруги пытались читать, скрывая от детей свое беспокойство ― но лишь когда солнце далеко перевалило за полдень и начало клониться над Портовенере, а ни один корабль так и не показался, троицу начала охватывать неподдельная тревога.

Джозефина снова возилась с детьми, исполняя обязанности гувернантки, и Кроуфорд провел весь день, пьянствуя на террасе. Клэр стояла у перил рядом с ним, но они почти не говорили.

Этой ночью он и Джозефина снова спали раздельно.

В полночь Джозефину разбудил едва слышный шепот, доносящийся снаружи. Она выбралась из кровати и оделась, сумев не разбудить при этом никого из слуг, а затем спустилась вниз по лестнице на первый этаж, и, миновав лодку, в которой она спасла Кроуфорда три недели назад, вышла наружу, на все еще теплый посеребренный луной песок.

На берегу стоял мужчина, и когда она шагнула наружу из-под арок, он повернулся навстречу и протянул ей руку.

Должно быть целую минуту ни один из них не двигался; затем она глубоко вздохнула,  потянулась и взяла предложенную руку своей изувеченной левой рукой.

Они направились на юг по берегу моря, забирая вверх по склону, когда к ногам подбирались волны, и забредая на влажную песчаную полосу, когда вода отступала.

Спустя несколько прошедших в молчании минут она заглянула в серебристые глаза своего спутника. ― Ты мой друг из Альп, ― сказала она, напоминающе изгибая свою искривленную руку в его. ― С чего они думают, что ты этот Полидори?

― Я также и он, до некоторой степени, ― ответил мужчина. ― Он настойчиво искал кого-нибудь из моего рода, после того как покинул этих поэтов, а я был… доступным и полным жизни. Благодаря тебе, благодаря тому, что ты мне дала. Так что я завладел им, и когда он лишил себя жизни… ― не знаю как это лучше сказать ― крупицы внимания… или, скажем, семена; так вот, семена, которые я посеял в его крови, проросли и я восстал из его могилы.

Джозефина нахмурилась. ― Значит теперь вас тут двое? Тот, кто его укусил и тот, кто развился из его мертвого тела?

― Индивидуальность не столь жестко квантуется в нашем случае как в твоем. Мы словно волны, разбегающиеся по поверхности пруда или поросшего травой луга; ты можешь нас видеть благодаря тем материальным предметами, которые мы движем, но сами мы этими вещами не являемся. Даже семена, что мы сеем в людскую кровь, не являются физическими объектами. Это своего рода удерживаемое внимание, словно луч прорезного фонаря, следящий за объектом, движущимся в темноте. Моей сестре пришлось пройти через страдания и боль, чтобы собрать свой фокус в точке, где ее действительно можно было убить, но даже тогда она, наверное, не умерла бы, если бы не была связана с Шелли узами родства.