Джозефина бросила на него осторожный взгляд, но его лицо по-прежнему хранило безмятежность. ― Эта индивидуальность подле тебя, ― продолжил он, касаясь своей груди, ― может присутствовать одновременно в любом числе жизненных форм, так же как быть одновременно Полидори и незнакомцем, которого ты пригласила в свою комнату той ночью в Швейцарии.

На берег набежала, закручивая пенные водовороты, слабо светящаяся в лунном свете волна, и они шагнули вверх по склону, чтобы ее избежать.

― Это было давно, ― тихо сказала она.

― Время не имеет значения для моего рода, ― ответил ее спутник. ― Ему не обязательно что-то значить и для тебя. Пойдем со мной, и живи вечно.

Какая-то подавленная часть разума Джозефины была чрезвычайно напугана этим предложением, и она нахмурилась в обступившей их темноте. ― Как Полидори?

― Да, именно так. Ты сможешь выплывать на поверхность своего разума, только когда захочешь очнуться ото сна.

― Вы сейчас здесь, Полидори? ― с истеричной ноткой в голосе спросила Джозефина. ― Дайте о себе знать.

― Добрый вечер, Джозефина, ― сказал ее собеседник изменившимся голосом, который все еще хранил некоторую напыщенность. ― Для меня истинное счастье наконец-то встретиться с вами.

― Вы находили вашу жизнь невыносимой?

― Да.

― А теперь, вам удалось избавиться от тех… обстоятельств, тех воспоминаний? Ее лицо казалось расслабленным, но сердце бешено колотилось.

― Да.

― Вы ненавидите моего… вы ненавидите Майкла?

― Нет. Это осталось в прошлом. Я ненавидел его и Байрона и Шелли, всех этих людей, у которых было то, чего я так страстно желал ― божественная связь с Музами. Я отдал все, что имел, отдал даже самого себя, но Музы по-прежнему отказывали мне в этом, хотя они и завладели мной.

― А теперь, вы теперь жалеете что согласились? ― спросила она, удивляясь нетерпению, прозвучавшему в ее голосе. ― После того, как они не выполнили условий соглашения, которое вам казалось, вы заключили?

― Нет, ― ответил он. ― Я теперь живу вечно. ― Мне больше нет нужды писать стихи ― я теперь сам ожившая поэзия. Все ночи теперь мои и все песни земли, и те извечные ритмы миров и составляющих их мельчайших частиц, что никогда не меняются. Я лицезрел Медузу, и то, что для человека выглядит словно несущий смерть безжалостный рок, на самом деле является рождением. Люди появляются на свет из горячего лона человечества, но это всего лишь… словно цыпленок, оперяющийся в яйце. Настоящее, окончательное рождение происходит после этого, это рождение из холодной земли. Все, что когда-либо ты хотела оставить позади, остается там.

Луна все ниже клонилась над водой, серебряным пламенем зажигая верхушки волн, что сомкнулись над Шелли и его лишенной жизни и обратившейся в камень сестрой.

― Я теперь Полидори, но также и тот, кого ты помнишь, ― сказал ее спутник снова изменившимся голосом.

― Его сестра, ― сказала Джозефина. ― Твоя сестра. Она мертва.

― Да, ― невозмутимо ответил ее собеседник. ― Смерть нечасто приходит к нам, но она умерла.

― Я убила ее, помогла ее убить.

― Да.

Внезапно на правой щеке Джозефины блеснули слезы. ― Я ― мне так жаль, что я бросила тебя в Альпах, ― хрипло сказала она. ― И мне так жаль, что я отвергла тебя тогда, на той улице в Риме, перед домом Китса. И мне, мне очень жаль, что я помогла убить твою… сестру. Некоторое время она шла в молчании. ― Сестры не должны погибать, ― прошептала она.