Она закрыла глаза ― с неожиданным состраданием он увидел, как глубоко изборождены морщинками ее веки ― и по ее щекам покатились слезы. ― Ох, ― несчастно вздохнула она.

Где-то минуту ни один из них не решался прервать молчание. Из-за перегородки стойла высунулась лошадиная голова и изучающее посмотрела на них, затем фыркнула и снова скрылась из вида.  

Джозефина вздохнула. ― Выходит, это даже могут быть… близнецы.

― Верно.

Джозефина поежилась, и Кроуфорд напомнил себе, что она сама была одной из близняшек, и что ее мать умерла от кровотечения через несколько минут, после того как ее родила.

Хозяин конюшни вернулся обратно, и все еще не глядя на Кроуфорда и Джозефину, отворило другое стойло. Кроуфорд напрягся, готовый прыгнуть на Джозефину и зажать ей рот ― но когда стало ясно, что она не собирается звать на помощь, он испытал благодарность за то, что их разговор прервали; ему нужно было время подумать. «Стоит ли, ― раздумывал он, пока хозяин вел наружу вторую лошадь, ― напомнить ей о смерти ее матери? Это обстоятельство, с подачи ее сестры Джулии, по сути, исковеркало всю ее юность. Усилит ли напоминание об этом ее тягу к самоубийству, или пробудит заботу о благополучии ребенка? Пойдет ли на пользу, если напомнить ей, через что прошел Китс, чтобы его сестра не стала жертвой вампира»? 

Уже две ночи она не делилась своей кровью с Полидори, и Кроуфорд помнил, по давно минувшей для него неделе в Швейцарии, как тяжело без привычной утраты личности, когда это прочно вошло в твою жизнь.

«Она, вероятно, только сейчас начинает обретать способность думать самостоятельно, ― подумал он. ― И ей это будет ненавистно. Захочет ли она принять ответственно за то, что сейчас должно открыться ей со всей ясностью, или это окажется для нее столь непомерным, что она просто предпочтет вернуться к привычному растворяющему личность забытью»?

― Я думаю, ― сказала она, когда хозяин скрылся снаружи, ― не будет никакой разницы, если я совершу самоубийство. Если ребенок его, самоубийство лишь… ускорит его рождение.

― И твое перерождение.

Она кивнула. ― Я наконец-то смогу перестать быть собой, Джозефиной; смогу и впрямь быть просто шагающим… существом.

― Но теперь, ― осторожно сказал Кроуфорд, ― ты знаешь, что наш ребенок тоже им будет.

Глаза Джозефины были широко распахнуты, и Кроуфорду пришло на ум, что она выглядела словно загнанный в ловушку зверь. ― Но мы ведь, ― прошептала она, ― мы убили ее, ту женщину, ту, что тебя любила. И я… я не могу… не могу об этом помнить.

Кроуфорд взял ее за плечи. ― Это была не Джулия, ― сказал он. ― Это не была твоя сестра. Я знаю, что ты об этом знаешь, ты просто не можешь… уложить это в голове. Та тварь, которую мы убили, была богом проклятой летучей рептилией, как то существо, что пыталось убить тебя ― и нашего ребенка ― две ночи назад. Это был вампир.

Она опустила голову и кивнула, и он увидел слезу упавшую на узел, стягивающий ее запястья.

Слишком усталый, чтобы о чем-нибудь еще беспокоиться, он отпустил ее плечи и начал распутывать узел.

Когда владелец конюшни вошел снова, Джозефина и Кроуфорд стояли вместе возле кареты, крепко прижавшись друг к другу. Мужчина ухмыльнулся и пробормотал что-то по поводу Амура, а затем направился к следующему стойлу.