Кроуфорд напряг волю и силой восстановил контроль над своим телом. Они уже достигли ступеней, и он сбежал по ним вниз, швырнул сердце на сиденье одной из гондол и принялся отвязывать маленькое суденышко от причала.

Когда гондола была свободна, он пробежал по короткому причалу, толкая перед собой нависающий мечом нос, а затем, когда причал закончился, прыгнул на сиденье вслед за сердцем Шелли. 

Лодка понеслась прочь, удаляясь от ступеней, и он перебрался на корму, стараясь держаться как можно ниже, и схватил рулевое весло.

Он держал челюсти плотно сжатыми, но все еще слышал мысли, которые Байрон с помощью его рта пытался облечь в слова; «Здесь мы ничего не сможем сделать ― мы должны находиться на равном удалении между двух колонн, чтобы глаз метался туда и обратно между ними»!

Позади раздался еще один выстрел, и пуля промчалась мимо них над водой, прозвучав словно птицы, вспорхнувшие в высокой траве.

«Ныряй за борт! ― гудел голос в его гортани. Я доплыву до безопасного места! Здесь полно таких мест, и я смогу доставить нас туда невредимыми»!

― Скоро, ― сказал Кроуфорд. Он развернул гондолу и ожесточенно налегал на весло, наращивая скорость. Пока его руки работали, он вглядывался вперед, пытаясь оценить относительные расстояния Большего Канала, церкви Сан-Джорджо и Пьяцца за его спиной.

― Думаю эти колокола, ― выдохнул он, ― отбивали совсем не часы. Они били тревогу.

Он начал уже отчаянно размышлять, не ошибся ли в расчетах относительно того места, где чуть раньше он видел волнение воды, когда увидел его снова, прямо по курсу.

Вода пенилась и волновалась в сотне ярдов перед носом лодки, а затем начала неистово плескаться, выбрасывая вверх тучи брызг, блестящие в разноцветных огнях города ― а затем третья сестра подняла голову над пенной водой, под теплый ночной воздух.

Его рот выдохнул слово «Боже», и он не знал Байрон или он сам произнес это.

Возможно, она утратила свою очертания, за долгие проведенные под водой годы; а может быть ей никогда и не придавали правильную форму колонны, как ее сестрам, и в таком случае то, что рабочие в двенадцатом веке уронили ее в канал, было совсем не случайностью.

Ее голова была обросшим ракушками булыжником двенадцати футов в ширину, и под одиноко зияющей глазной впадиной, ее рот ― шириной во всю длину гондолы Кроуфорда ― опустился, раскрываясь, а затем с грохотом захлопнулся, взорвавшись облаком переливающейся водяной пыли, со звуком, словно каменная дверь опустилась на целый город. Чудовище медленно, слепо покрутило головой по сторонам.

Кроуфорд выпрямился ― вынужденный ухватиться за планшир, так как лодка раскачивалась на внезапно поднявшихся волнах ― и, сжимая сердце, как это делал Байрон, отвернулся от чудовища и обратил лицо к двум оставшимся позади колоннам. А затем вытянул сердце над головой.

Снова он услышал музыкальную ноту, сначала далекую, но быстро приближающуюся, и на один краткий миг дюжина звезд вспыхнули одна за другой, становясь ярче и четче. Как только он заметил этот эффект, они тотчас же вернулись к своему привычному тусклому мерцанию. ― Ты упустил его, ― услышал он собственный голос. ― И сюда направляются Австрийцы.

Краем глаза он заметил большую гондолу, отделяющуюся и забирающую в сторону от причалов, и, присмотревшись, различил дула длинных ружей, освещенных огнями далекой Пьяцца.

Он снова обернулся к третьей сестре. Углубление над ее ртом больше не было пустым ― оно было темнее, чем прежде, но светилось, и каждый лучик света, что оно отражало, был, казалось, нацелен прямо в щурящиеся бренные глаза Кроуфорда. Сердце Шелли со слабым треском изогнулось в его руке.