Он поспешно уронил сердце на сиденье, развернул гондолу обратно и начал налегать на весло, чтобы приблизиться к Пьяцца.

― Немного дальше от равноудаленной точки, ― тяжело дыша, сказал он, сквозь градом катящийся по лицу пот, ― и тогда я попробую снова.

Он бросил беглый взгляд по левому борту на лодку Австрийцев; они все еще двигались в противоположном направлении, словно намеревались приблизиться к третьей сестре с другой стороны.

«Они боятся ее, ― сообразил он, ― боятся стрелять в ее направлении; они хотят занять позицию, когда позади нас будет только лагуна и далекий Лидо, тогда-то они и будут стрелять».

Он оглянулся назад на третью сестру. ― Тебе придется грести дальше, чем ты думал, ―  не удержался Байрон. ― Она преследует нас.

Кроуфорд еще сильнее налег на весло, загребая им туда и обратно с такой силой, что боялся его сломать, с безрассудным удовлетворением наблюдая след, остающийся позади гондолы; и когда он решил, что оторвался от преследовавшего его существа еще на несколько ярдов, он отбросил весло, подхватил сердце и снова выставил его вверх.

Снова мимо него пронеслась музыка, на мгновение зажигая цепочку звезд. ― Опять упустил, ― выдохнул он, прежде чем это успел сказать Байрон.

Затем ночь на востоке озарилась янтарной вспышкой, и гондола затряслась от дюжины сокрушительных ударов; занозы роем диких жалящих пчел налетели на Кроуфорда, который, потеряв равновесие, повалился за борт в тот самый миг, как воздух потрясло многократное громыхание австрийских ружей. Безотчетно он сбросил обувь.

Он чуть не задохнулся, когда Байрон заговорил под водой его горлом. ― Мы сейчас для всех невидимы, ―  пришел приглушенный звук из его закрытого рта. ― Позволь теперь мне позаботиться о нас.

Кроуфорд благодарно расслабился в ванне с водой в гостинице Лериче и наблюдал темную венецианскую воду, проносящуюся мимо его глаз.

Байрон заставил тело Кроуфорда проплыть несколько ярдов под водой в направлении третей сестры, а затем сжал его в тугую пружину, и, толкнувшись ногами, резко выбросился вверх, и Кроуфорд на мгновение оказался по пояс над водой, а его удерживающая сердце рука взметнулась вверх, столь стремительно, что чуть не вывихнула плечо.

Музыка внезапно взметнулась вверх, а затем зазвучала ровно на зубодробительной частоте.  Время словно остановилось ― он видел капли воды, висящие в воздухе, и он не падал обратно в воду.

Он поймал глаз!

Он заставил себя задрать голову и взглянуть на него. Звезды над рваной грудой, что была сердцем Шелли, блестели, словно россыпь ярко сверкающих алмазов. Глаз застрял в трещине, едва ею захваченный.

Он выбросил руку вперед, заключая пятно неестественной яркости в расщепленное сердце Шелли, и сильно его сжал, чтобы удержать глаз внутри.

Музыка стала приглушенной, и в тот же миг движение снова обрушилось на него, и он полетел обратно в воду. Его ноги и свободная рука снова принялись за работу, толкая его обратно по направлению к Пьяцца.

Кроуфорд чувствовал, как его покидают последние силы, с ужасом осознавая, что дно канала далеко под ногами, а до ближайшей суши по меньшей мере сотня ярдов в любом направлении; поэтому он даже не пытался сопротивляться, когда Байрон снова взял ситуацию в свои руки.

И даже Байрону, похоже, пришлось нелегко. Течение довольно далеко оттащило их к востоку от свечения на горизонте, где осталась Пьяцца, и хотя он плыл под углом к течению, с весьма приличной скоростью, учитывая, что в одной руке он сжимал сердце, он был вынужден часто делать остановки, и просто держался на воде, позволяя легким тяжело вздыматься и опадать.  

В какой-то момент его поврежденную ногу начало болезненно сводить, и Кроуфорд в панике забился в теле Байрона в ванне в Лериче, но Байрон лишь проскрежетал проклятье и, сложившись пополам, начал разминать бедренные мускулы свободной рукой.