В разговор вступил Дэн:

– Ну, я слишком стар, чтобы воевать, и категорически против любых приготовлений к войне, о которых сейчас говорят в определенных кругах.

Это про меня, подумал Поль.

– Мы с Хенни всю жизнь были убежденными пацифистами.

– Тогда вам следует продолжать борьбу, – сказал Донал. – Оставьте Германию в покое. Пусть Гитлер сначала избавится от русских – это нам тоже выгодно, – а потом мы можем научиться ладить с ним.

Поль опустил вилку. К черту манеры. Без перчаток.

– Ладить с ним? Мириться с тем, что творится в Германии в эту самую минуту?

– Вы сильно преувеличиваете события в Германии. Я провел там много времени и должен сказать вам, что на улицах порядок. Там меньше преступлений, чем у нас.

– Я там тоже был и видел совсем другое.

Все замолчали, прислушиваясь к разговору двух мужчин. Мэг нервничала, она пыталась поймать взгляд Донала и не могла. Ли и Билл обменялись понимающими взглядами, и Ли громко и решительно объявила:

– Господа! Сейчас внесут торт. Билл, выключи свет!

Бедный старина Дэн, подумал Поль. Все эти разговоры на твоем дне рождения.

В освещенную только свечами комнату внесли торт. Словно не случилось ничего, чтобы испортить настроение. Все встали и запели «Счастливого дня рождения», словно перед этим не было никаких неприятных разговоров. Дэн загадал желание. Что можно загадать почти в семьдесят лет? Возможно, еще годы жизни.

Включили свет, и все увидели торт – чудо из глазури. Налили шампанское. Ли подняла первый тост:

– За Дэна, который был как отец всем нам. Тогда встал Дэн:

– Всем присутствующим моя любовь и благодарность. И миру вокруг нас, великий дар, единственный дар – мир.

Поль не удержался и добавил:

– За справедливый мир и за разрушение тирании в Германии.

– Так, чтобы мы все пошли воевать. Так? – спросил Донал.

– Конечно, нет, – сразу ответил Дэн.

– Тогда вам надо следить за тем, что происходит в Вашингтоне, – страстно проговорил Донал. – Пока все держится в тайне, одно могу сказать, что они напрасно готовят большую помощь Англии – Гитлер быстро ее разобьет.

– Верю, что вы правы, – сказал Хенк. Поль покачал головой:

– Я сижу и слушаю тебя, Дэн, и тебя, Хенк. Вы оба решительно выступаете против любых приготовлений к войне, но руководствуетесь при этом совершенно разными мотивами. Разве вы не замечаете, какие вы странные союзники? Вы, Дэн и Хенк, люди доброй воли, неужели вы не видите, что иногда, как это ни ужасно, необходимо воевать или, по крайней мере, готовиться к войне, чтобы просто выжить?

– Мне удивительно слышать подобное от вас, – произнес Донал, делая ударение на «вас».

– Почему от меня?

– Я мог бы предположить, что вы будете заодно с Дэном и Хенком. Известно, что евреи не любят воевать, не так ли? – Он оглядел всех. – Я не хочу никого обидеть, уверяю вас. Так сложилось. Вы могли бы воспринять это как комплимент.

К удивлению собравшихся, раздался тихий тонкий голос Агнесс:

– Ты говоришь как патер Коглин, папа. Тебе надо прекратить его слушать.

Все затаили дыхание, а Донал сильно покраснел. Мэг воскликнула:

– Агнесс! Твой отец никогда не слушает Коглина!

– О, слушает, – спокойно возразила девочка, – постоянно слушает. Просто не хочет, чтобы ты это знала.

Поль понял – странная девчушка никогда не оправдывала ожиданий отца, и, понимая это, она бросала ему вызов.