Ему не пришлось долго ждать. Через неделю после того, как союзники под командованием Эйзенхауэра высадились на побережье Нормандии, Поль в составе группы наблюдателей пересек пролив. Тогда он не знал, что движется по следам Хенка к Сан-Ло и Шербуру, в направлении к Парижу.

Не было сомнений в важности воздушной силы. Он делал многочисленные заметки, задавал вопросы и готовился к подробным наблюдениям, которые он будет проводить, следуя за вторгшейся армией в глубь континента. К своим аккуратным и технически подробным докладам, написанным мелким быстрым почерком, он часто добавлял свои личные, эмоциональные наблюдения, которые потом исключит, когда будет готовить официальный документ.

Он записывал то, что ему хотелось запомнить: настроения, атмосферу и случайные происшествия. Он описывал, как Вторая Французская армия возвращается домой и ее встречают рыдающие толпы людей в деревнях, выстроившиеся на обочинах дорог. Он описывал холмистые поля Нормандии; поспевающий хлеб и краснеющие яблоки. И он записывал свои опасения за Париж, вспоминая руины Роттердама и Варшавы.

Однажды в середине августа в саду, где они расположились на ночь, его разбудил переполох. Каким-то образом пробравшись через линию фронта, человек из Сопротивления принес послание Эйзенхауэру. Он пришел умолять спасти Париж. Союзники, поддавшись на уговоры Пэтена, собирались пройти мимо города по пути к Германии. В отчаянии посланец докладывал, что в городе разразилось восстание; французская полиция перестреливается с немцами, и на улицах растут баррикады. Город – это чудесное произведение искусства в камне – мог превратиться в развалины.

Решение принималось целый день. Пэтен хотел сохранить горючее для своих танков, а Поль думал о Париже и в душе молился за него. К полудню следующего дня пришел ответ из штаба Эйзенхауэра: он решил в пользу самого прекрасного города на земле. Поэтому войска повернули на север и на второй день, сломив последнее сопротивление немцев, вошли в городские ворота.

Поль шагал по улице. Он мог бы вскочить в любую военную машину, но ему хотелось пройтись. Он выяснил, где расположена часть Хенка, и шел туда.

Город лежал под холодным голубым шелковым небом. Легкий ветерок шевелил густую листву бульваров. Уже появились первые признаки возвращения к мирной жизни: дети пускали кораблики на пруду в Тюильри и мужчины рыбачили на Сене. Немецкие вывески срывались, баррикады разбирались.

Он еще был под впечатлением чуда предыдущего дня и, вероятно, никогда не забудет восторг людей при виде американских войск: цветы, флаги, приветствия.

Он присутствовал при волнении у отеля, где был захвачен генерал фон Шолтиц во время завтрака. Поль смотрел, как он выходил с поднятыми руками, и видел шеренгу немецких офицеров, которых уводили вместе с ним. И он вспомнил молодых людей в коричневых рубашках, марширующих гусиным шагом, как он впервые увидел их много лет назад, фон Медлера, говорившего об облагораживающем воздействии войны, улыбку и пожимание плечами Донала, молчание, наступившее за столом у Ли. Ему пришлось сжать кулаки в карманах, вспоминая все это, пока он стоял на тротуаре в Париже.

Но война еще не была закончена. Происходили жестокие схватки, немцы все еще гнездились в Париже. У них были и гранаты, и фаустпатроны. Он видел мертвого немецкого солдата на улице, простого солдата, очень юного. На секунду он остановился и посмотрел на его лицо. Оно ничего не сказало ему. Возможно, малый ненавидел режим, за который его заставили воевать. Как легко ввести в заблуждение молодых, если взяться за это дело достаточно серьезно! Поль вздрогнул и пошел дальше.

После полудня, добравшись до командного пункта, он почти столкнулся с Хенком. Тот не мог поверить своим глазам:

– Я все время думаю о тебе, Поль, как только мне написали, что ты едешь сюда. Какое чудо, что нам удалось встретиться!

– Не такое уж чудо! Я выяснил, где ты находишься.