Хью все еще терзался сомнениями, когда вмешался Ральф.

– По моему, – сказал он, – стоит хотя бы пересечь реку для начала. Мы достаточно мобильны и в любой момент можем разбить лагерь. И Одрис права, когда говорит, что не следует оставлять след. Я поскачу назад, приведу отряд. Встретимся в лиге отсюда южнее моста.

– Южнее моста? – эхом отозвалась Одрис, когда Ральф ускакал прочь. – Почему южнее? Куда мы поедем?

– В Дарем, там и сочетаемся браком, – ответил Хью, направляя Руфуса к той дороге, которая вела к старому римскому мосту через Тайн. – Мой дядя убедил меня, – продолжал он, когда Одрис пристроилась рядом, – что при наших обстоятельствах было бы не слишком разумно полагаться на брак, заключенный в захолустной церкви без авторитетных свидетелей, – он ухмыльнулся, когда заметил недоверчивое выражение ее лица. – Не только ты строила планы. Я ездил в Йорк, чтобы просить совета обо всем этом у архиепископа Тарстена.

Губы Одрис округлились, свидетельствуя об изумлении, и Хью удовлетворенно расхохотался.

– Моя исповедь не слишком его порадовала, но он уже задолго до того знал, что я люблю женщину из знатного и могущественного рода. Как бы там ни было, он не из тех, кто стонет над уже пролитым молоком, да и я теперь не тот безродный выскочка, которым считался раньше. Достойный прелат собственноручно написал послание епископу Дарема, в котором просил немедленно обвенчать нас в присутствии всех тех высокопоставленных священнослужителей, которые ему подвластны или навестят в это время собор по делам церкви.

– А почему он сам не пожелал благословить нас? Не потому ли, что все еще считает наше поведение недостойным и предосудительным? – резко и прямо спросила Одрис. Она не чувствовала себя оскорбленной, но, поскольку знала, как Хью любит старика архиепископа, заменившего ему отца, боялась, что за улыбкой возлюбленного прячется глубокая обида.

– Нет, конечно же, нет, душа моя, – ответил Хью, ласково положив руку на ладони Одрис, покоившиеся на холке лошади. – Мне пришлось, разумеется, смиренно выслушать проповедь о греховности гордыни и губительности алчности, но, я знаю, он меня простил. Он бы охотно обвенчал нас и дал свое благословение, но ведь дорога в Йорк для тебя, в твоем нынешнем положении, так трудна и опасна… И я боюсь… Он очень болен, душа моя… Боюсь, он опасается, что просто не доживет до того момента, когда сможет поздравить нас с законным браком.

У Одрис болезненно сжалось сердце, когда она услышала в спокойном голосе Хью печальные и горькие нотки.

– Тем более мы должны поехать в Йорк, Хью, – сказала она, тряхнув головой и решительным жестом отметая все его возражения. – Со мной все будет в порядке, дорогой. Посмотри на меня. Неужели я выгляжу хилой и чахлой? Неужели мои глаэа слипаются от усталости, а волосы потеряли здоровый матовый блеск? Я крепка, как никогда, и наш ребенок внутри меня находится в полной безопасности. Видит Бог, я много раз варила зелье, помогая женщинам вынашивать их детей, я знаю все признаки приближающего разрешения от бремени, и, заверяю тебя, ни одного из них пока не вижу у себя и не чувствую. Прошу тебя, милый, давай поедем. Я сгораю от желания познакомиться с человеком, который воспитывал тебя, когда ты был ребенком, и я надеюсь, что в душе его воцарится покой, когда он увидит нас счастливыми.

– Ты уверена, что у тебя хватит сил доехать, Одрис?

Она увидела, как расцвело суровое и озабоченное лицо Хью при одной мысли о том, что он представит названому отцу свою молодую законную жену, заметила, как промелькнул в его глазах страх, как бы не опоздать, и они весело расхохотались.

– Не сомневайся, хватит.