— А Хромов? Его тоже следует не узнать? — мрачно поинтересовался Шевченко.

— А кто такой Хромов?

— Это парень со второго рисунка, приятель Кирсанова, — пояснил Лисицын.

— А-а! Нет, Хромов в данном случае меня не интересует, — успокоился адвокат. — Его можете опознавать со спокойной душой. Даже лучше будет, если вы на него покажете. В конце концов, теперь уже невозможно точно установить, кто именно нанес последний, роковой удар. А вдруг это был именно Хромов?

Иван Демидович невольно зажмурился, и перед его глазами мгновенно выплыла картинка того рокового вечера. Он снова с ужасом наблюдал за тем, как молодые парни остервенело набрасываются на Сеньку и начинают его избивать. Как сам он забивается в щель между ларьками, а здоровенный пьяный жлобина — тот самый Хромов, — пытается вытащить его оттуда. Как сын уважаемого человека из московской префектуры кричит своему приятелю: «Да хрен с ним, давай лучше этого гасить!», и Хромов присоединяется ко всем остальным…

— Вам что, плохо? — донесся до Филиппова встревоженный голос адвоката, и тот поспешил открыть глаза.

— Нет-нет, со мной всё нормально.

— И последнее, Иван Демидович. Оно же, пожалуй, самое главное. — Загарацкий интригующе посмотрел на бомжа. — В тот роковой вечер, равно как во все последующие дни пребывания в милиции, вы, несомненно, испытывали глубокие моральные страдания. Так вот, мне поручено предложить вам небольшую компенсацию. В размере двадцати тысяч долларов США. Учитывая ваш… э-э… нынешний социальный статус, эти деньги вам будут совсем нелишними. Конечно, на них нельзя купить квартиру, даже комнату в Петербурге, но вот небольшой домик со всеми удобствами где-нибудь в области вполне возможно. Мы даже готовы помочь вам подобрать варианты. Естественно, бесплатно.

— Ах, какое благородство! — всплеснул руками Шевченко. — Я сейчас буквально расплачусь от умиления!

— Деньги вы получите сразу по завершении следственного мероприятия, — силясь не обращать внимания на оперативника, продолжил адвокат. — Но, как вы понимаете, при условии, что всё это останется между нами.

— Я понимаю, — понурил голову Филиппов.

— Так каков будет ваш ответ?

— Я должен подумать.

— Правильно! Человек всегда должен думать. Именно этим он и отличается от животного… Думайте, Иван Демидович, думайте! Только недолго, ибо времени у нас с вами мало. О своем решении вы сможете сообщить мне через Дмитрия Сергеевича, — Загарацкий кивнул в сторону Лисицына. — Ну а теперь, извините, вынужден вас покинуть, у меня через два с половиной часа самолет.

На этот раз удостоив своей ладошкой одного лишь «транспортного опера», адвокат покинул кабинет. В котором с его уходом повисла нездоровая тишина.

— Пошли, Демидыч. Нам с тобой здесь тоже делать нечего, — рыкнул Шевченко, поднимаясь.

— Постойте, братцы! — засуетился Лисицын. — Чего вы вдруг сразу засобирались? Сейчас мы с вами чайку упромыслим. А можем, чего и покрепче.

Тарас передернул плечами и с нарастающим раздражением произнес:

— Знаешь, Лисицын, ты бы не величал нас с Демидычем братцами.

— Почему?

— У меня такое чувство, что «братцами» обычно называют прилизанных халдеев в фильмах про дворян. Так что эта песня скорее посвящается тебе… Как ты там в прошлый раз говорил, Дима? «Сам лично проконтролирую, чтобы Кирсанов сел железно и надолго»? Ну-ну… Пошли, Демидыч, не будем мешать коллегам бороться с гидрой преступности…

Шевченко и Филиппов, не прощаясь, вышли, и Лисицын проводил их взглядом человека, которому бесконечно паскудно и тошно от осознания того, чем ему приходится заниматься…

…Пять минут спустя, трясясь и подпрыгивая на ухабах, Тарас и Иван Демидович на «маршрутке» возвращались в родную контору.