* * *

    Постоянным изнурительным чувством Кости Кумирова была зависть: ведь даже полные идиоты, населяющие вместе с ним (нормальным, умным, умеющим читать и писать, любящим книги) психбольницу, даже они - его соседи по надзорной палате - представали по сравнению с Костей сказочными принцами. Он же…

    Когда Кумиров пытался определить, что же в его облике самое уродливое, то терялся, потому что уродливым было все. Лицо и тело его покрывали темно-бурые пятна, поросшие завитками жесткой шерсти. Роговица глаз имела разный окрас: левая - бледно-зеленая, бутылочного цвета, правая - желто-оранжевая, словно фанта. Резцы и клыки во рту были звериными, а руки - четырехпалыми, причем пальцы срослись попарно, образуя подобие диковинной клешни. И в довершение всего перед особо любопытствующими Кумиров мог похвастаться миниатюрным хвостиком, вполне естественно произраставшим из копчика.

    Костя завидовал местным идиотам не только за их внешность, иногда даже вполне привлекательную и благообразную, но и за то, что они ничего (или почти ничего) не соображают и предаются сладостным видениям в неведомом для разумного человека мире, выдавая свое блаженство расслабленной полуулыбкой.

    Двумя другими постоянными спутниками Кости были чувства ненависти и обожания по отношению к другим, относительно нормальным по сравнению с идиотами мальчикам, особенно старшим, а на отделении дети содержались до шестнадцати, а то и до восемнадцати лет.

    Ненависть вспыхивала в Косте, когда над ним начинали издеваться. В этой части постоянно отличался среди прочих садюг Колька Махлаткин, или Лохматка, как его с риском для себя обзывали младшие ребята.

    Под разными, иногда очень хитроумными, предлогами Лохматка проникал в надзорную палату, где беспощадно и с упоением истязал идиотов. На свою беду, в надзорной палате проживал и Кумиров, или Мутант, как его звали и здесь, и в интернате. Самое досадное состояло в том, что Костю поместили в надзорку ради относительного облегчения его злой судьбы.

    Чаше всего Колька добивался доступа в надзорку для наведения порядка, например, во время тихого часа или после отбоя. Конечно, это было вовсе не обязательно, поскольку здешние обитатели и так постоянно находились и наркотическом оцепенении из-за ежедневно, а то и ежечасно потребляемых препаратов. У Махлаткина, как догадывался Кумиров, в больнице имелись свои единомышленники и покровители. Например, раньше ему помогал один из дежурных медбратьев, дядя Гриша: он не только неизменно впускал Лохматку в надзорку, когда дежурил, но и наблюдал за происходящим сквозь процарапанную в белой краске дверного стекла дырочку. Правда, в эго свое пребывание в психушке Костя его ни разу не видел - поговаривали, что с ним что-то сделали, может быть, даже убили.

    Если очередь доходила до Кости, то он пытался избегнуть своей участи, забивался под кровать, скалился и старался укусить Махлаткина, но тот, старший по возрасту, более сильный и невероятно проворный, хватал Кумирова за волосы или за ухо, доставляя нестерпимую боль, и извлекал наружу.

    -  Ты - моя собака, понял, грязь?! - командовал Колька, и Костя совсем не понарошку начинал ощущать себя животным, подползал к улыбающемуся хозяину и, ненавидя себя, начинал его обожать, готовый вылизывать ноги не знающему жалости мучителю.

    Иногда с Махлаткиным начинали твориться странные вещи. Замучив кого-нибудь до обморочного состояния, он вдруг и сам начинал всхлипывать, валился перед затравленной жертвой на колени и слезно молил себя ударить, избить, изувечить, даже лишить жизни.

    -  Что, Мутант, кишка тонка? - вопил Колька, словно подзуживаемый воспаленным глазом дяди Гриши, оценивающим сцену из-за застекленной двери.