На полсекунды я перевел взгляд на Кори и обнаружил у нее на лице понимающую улыбку.
Угу. В этой комнате она была единственной, кто меня понимал.
Когда Существо отвалил, Кори снова накинула на плечо лямку сумки и нашла свои костыли.
– Я, пожалуй, пойду, – сказала она.
– Я тебя провожу, – немедленно вызвался я.
Она направилась к выходу, а я, стараясь не пришибить никого своим гипсом, поковылял за ней следом.
– Тебе необязательно меня провожать, – сказала она, когда мы дошли до лестничной площадки. – Зачем два лишних раза мучиться с лестницей?
Я поморщился от боли в лодыжке.
– На самом деле, Каллахан, я просто использую тебя, как оправдание улизнуть. – С превеликой осторожностью я поставил на первую ступеньку костыль. – Ладно, можешь уже сказать это вслух. Вечеринка была совершенно бессмысленной.
– Думаешь? Если честно, она оказалась лучше, чем я ожидала. На меня никого не стошнило, и я не расквасила нос, пока поднималась по лестнице. – Каллахан соскочила на одну ступеньку вниз, потом на следующую. По сравнению со мной она была настоящей газелью.
– Видимо, вся суть в ожиданиях, – пробормотал я, штурмуя вторую ступеньку.
– Как всегда и во всем, – тихо согласилась она.
В понедельник утром, собираясь выйти из комнаты, я обнаружила под дверью записку – сложенный вчетверо лист со словом «Каллахан». Внутри было написано: «Меня сегодня не будет на экономике, потому что утром мне ставят в колено винты. Поделишься, пожалуйста, потом своими конспектами? Х.»
Я подождала до обеда и отправила ему сообщение. Получила твою записку. Операция? Очень сочувствую.
Пару часов спустя он ответил. Не надо. Наркоз это круто. Меня можно не навещать, но если вдруг соберешься, то принеси еды.
Я: Какой еды?
Хартли: ОМГ, да любой. Больничная еда похожа на рвоту.
Я рассмеялась, потому что это была чистая правда.
***
Когда я просунула голову в больничную палату Хартли, то первым, что бросилось мне в глаза, было его перебинтованное колено, лежащее на аппарате, который то сгибал его, то разгибал.
– Весело тут у тебя. – По крайней мере, огромный гипс с него сняли. Остался только второй, поменьше, у него на ступне.
– Ага. Веселее, чем в Диснейленде. – Хартли повернул голову и выдал мне слабое подобие улыбки. Он был одет в больничную сорочку, а к его руке была прикреплена трубка капельницы.
Я поборола дрожь – настолько все это было знакомо.
– Извини, – сказала я. – А зачем вообще нужна была операция?
Он опять откинулся на подушки.
– Тренер по хоккею решил показать меня своему любимому ортопеду. И тот сказал, что с винтами оно заживет быстрее.
– Но… это же хорошо, разве нет?
Он пожал плечами.
– Хорошо для коленки. Но лодыжка, что с ней ни делай, быстрее не заживет. Так что я пытаюсь понять, что изменилось – кроме того факта, что теперь у меня есть стальные части тела.
– Будешь звенеть в металлодетекторах. – Я заехала подальше в палату. – Ничего, что я пришла? Я всегда ненавидела посетителей.
Хартли приподнял голову.
– Почему? Что ты имеешь против людей, которым ты нравишься?
– Не хотела, чтобы они видели меня такой, вот и все. Было так унизительно лежать на спине, немытой и практически голой, если не считать маленького хлопкового халатика.
– Тут мы с тобой различаемся, – сказал Хартли, склонив голову набок. – Меня отсутствие душа вполне устраивает. И нагота тоже.
Я выудила из рюкзака белый бумажный пакет.
– Что ты мне принесла?
– Итальянский сэндвич и чипсы. |