|
Теперь она поднялась, поднесла левую руку к груди, улыбнулась: Я благодарна вам за ваше терпение. Меня не за что благодарить, мне было очень приятно поговорить с вами. Вы будете ужинать здесь? Здесь. Тогда мы еще увидимся. Тогда — до скорой встречи, Рикардо Рейс смотрел ей вслед — вероятно, благодаря тонкой и стройной фигуре она казалась ему прежде выше ростом — и слышал ее обращенные к Сальвадору слова: Пусть Лидия поднимется ко мне, как только сможет, и лишь ему одному эта просьба представляется необычной, поскольку его совесть отягощена свершаемыми им предосудительными актами классосмешения, а для всех остальных ничего нет более естественного, чем просьба прислать горничную, чтобы помогла постоялице переодеться, особенно если у той, например, рука парализована. Рикардо Рейс еще ненадолго задерживается в гостиной, включает радио как раз в ту минуту, когда передают «Спящее озеро» — конечно, это всего лишь случайное совпадение, и лишь в романе используют его, чтобы притянуть за уши аналогию между безмолвной лагуной и девушкой, которая еще хранит невинность, но еще не призналась в этом, да и как же ей объявить о своем статусе, это ведь дело такое, дело сугубо личное, огласке не подлежащее, даже и жених, буде такой сыщется, вряд ли решится спросить напрямую, девственна ли она, ибо в этом социальном слое пока что исходят из презумпции невинности, каковая будет в свое время и в должных обстоятельствах предъявлена, а если ее в конечном итоге не окажется, то это, конечно, позор и скандал. Музыка сменилась другой: заиграли что-то такое неаполитанское — серенаду или канцонету — amore mio, cuore ingrato, con tе, ia vita insieme, рег sempre, и сладкий тенор пустился доказывать превосходство своего чувства, но тут в гостиную вошли двое с брильянтовыми булавками в галстуках, узлы которых были надежно спрятаны под могучими брылами, уселись, закурили сигары и завели беседу о поставках пробки или консервированных сардин — мы бы выразились определенней, если бы Рикардо Рейс не покинул гостиную, причем он был до такой степени погружен в свои мысли, что даже не перемолвился словом с Сальвадором: дивны дела, творящиеся в этом отеле.
Позднее, к вечеру появляется доктор Сампайо. Рикардо Рейс и Марсенда не покидали своих номеров, Лидия, несколько раз замеченная на лестницах и в коридорах, невинное в сущности замечание Пименты относительно того, что приходить следует лишь в том случае, когда зовут, и нечего шастать попусту взад-вперед, приняла как-то уж чересчур близко к сердцу, но Пимента тоже не смолчал и за словом в карман не полез, дав ей достойную как по форме, так и по содержанию отповедь, и хорошо еще, что острый этот диалог происходил вдали от чужих ушей и не был услышан, например, Сальвадором, который непременно захотел бы узнать, на что намекает Пимента, утверждая, что кое-кто бродит, как лунатик, по коридорам в ночь-полночь. В полемическом запале Пимента допустил легкое преувеличение — было ровно восемь, когда доктор Сампайо постучал в дверь Рикардо Рейса: Нет, благодарю вас, не стану заходить, я пришел всего лишь пригласить вас отужинать вместе, втроем, Марсенда рассказала мне о разговоре с вами. Очень вам благодарен, сеньор нотариус — и Рикардо Рейс все же настоял, чтобы доктор Сампайо вошел и присел: Что вы, какие пустяки, я лишь выслушал ее и дал ей тот единственный совет, который мог бы дать человек, который не слишком глубоко знаком с ее болезнью — упорно лечиться и не отчаиваться. Я сам твержу ей это постоянно, но она уже пропускает мои слова мимо ушей, сами знаете: дети — они такие, «да, папа», «хорошо, папа», но я же вижу, в Лиссабон она ездит без всякой охоты, а приезжать необходимо, чтобы врач мог следить за течением болезни, а лечение, разумеется, проходит в Коимбре. Но ведь и в Коимбре есть грамотные специалисты. Их мало, да и те, по правде говоря, не хочу никого обижать, не внушают мне особого доверия, потому мы и приезжаем сюда, здесь Марсенду пользует очень опытный и знающий врач. |
