Зайдя к себе, прикрыл дверь и включил «Иней». Этот катушечный транзисторный магнитофон ему подарил отец на день рождения. Прежде Алексей крутил на ламповой «Ригонде» родительские пластинки в 33 и даже 45 оборотов. Слушал Утесова, Шульженко, Русланову, Бернеса… Многие песни запомнил наизусть:

«По Муромской дорожке стояли три сосны.

Со мной прощался милый до будущей весны.

Он клялся и божился одну меня любить.

На дальней на сторонке одною мною жить…»

«Ты ж одессит, Мишка, а это значит,

Что не страшны тебе ни горе, ни беда!

Ведь ты моряк, Мишка, моряк не плачет

И не теряет бодрость духа никогда!..»

«Поет морзянка за стеной веселым дискантом,

Кругом снега, хоть сотни верст исколеси.

Четвертый день пурга качается над Диксоном,

Но только ты об этом лучше песню расспроси…»

Когда у него появился магнитофон, то радиола была забыта. Теперь Алексей мог слушать то, что не продавалось в музыкальных отделах универмагов, то, что совершенно бесплатно переписывали по всей стране друг у друга родственники и друзья: Высоцкого, Северного, Галича… А еще в его жизни появились Deep Purple, Led Zeppelin, Pink Floyd…

Глянув на уже вовсю бушующую за окном метель, поставил бобину с Boney M, заправил пленку и нажал на кнопку: зазвучала бодрая песня на английском языке. Алексей не дослушал. Поменял на любимый Deep Purple, но после первой же песни остановил запись: тяжелый рок был в этот вечер слишком тяжелым. Поставил Высоцкого:

«Жил я славно в первой трети

Двадцать лет на белом свете – по учению,

Жил бездумно, но при деле,

Плыл, куда глаза глядели, – по течению…»

Одна песня сменяла другую. Алексей слушал их уже в который раз. Положив руки на стол, а на них голову.

«Протопи ты мне баньку, хозяюшка,

Раскалю я себя, распалю.

На полоке у самого краюшка

Я сомненья в себе истреблю…»

На глаза наворачивались слезы. Вскоре они хлынули потоком, тело его судорожно затряслось.

«Сыт я по горло, до подбородка.

Даже от песен стал уставать.

Лечь бы на дно, как подводная лодка,

Чтоб не могли запеленговать…»

Через несколько минут он перестал дрожать, вытер слезы. Легче не стало. Вздохнул. И тут открылась дверь, заглянула мама:

– Поздно уже. Выключай музыку. Ложись спать!

– Хорошо!

Алексей выключил магнитофон, встал. Потянул было с себя рубашку, но остановился, снова вздохнул и вышел в большую комнату. Лиля уже спала: ей стелили на диване, так она на нем и росла без перехода от маленькой кроватки к большой. Отец у форточки докуривал последнюю перед сном папиросу. Мама только что вышла с кухни:

– Выключаем свет? – посмотрела на Лилю, которой, впрочем, ничто не мешало.

– Выключай! – загасил папиросу в пепельнице отец и, кашлянув, добавил:

– Пошли к себе.

От керамического завода они получили на семью эту двухкомнатную квартиру в Дальнедорожном. В десятке микрорайонов города жило почти двести тысяч человек, работавших на нескольких местных предприятиях. Многие из дальнедорожцев годами стояли в очереди на жилье. Годины жили втроем в «однушке» и еще несколько лет после рождения дочери вчетвером, пока наконец не подошла их очередь на улучшение жилищных условий и они не перебрались в эту «двушку хрущовку» в панельной, типовой в их микрорайоне, пятиэтажке.