Про свадьбу размышляли до того, как он бросил институт. Когда о новости узнали Катины родители, спросил ее:

– Что твои думают?

– То, что из института ушел, вроде спокойно пережили. Отец, правда, обозвал дураком, потому что отсрочку потерял и в армию пойдешь. Но одобрил, что на керамический устроился: там и зарплаты хорошие, и квартиру со временем должны дать, если туда же потом вернешься. А вот свадьбу и… все такое… ты же понимаешь, придется отложить… На два года.

– Понимаю. Придется, – сказал он и, как в последний раз, впился в пухлые, податливые Катины губы.

Нацеловавшись и наобнимавшись, разгоряченный, шел ночевать к тете Дусе. Только теперь вдруг заметил, как плохо живет его родственница. Дешевая, раз два и обчелся, мебель. Старенький телевизор «Рекорд», каналы которого вместо рассыпавшейся ручки давно уже приходилось переключать с помощью пассатижей. Стены без обоев: по белой известке накатан валиком рыжий рисунок «листопад». На полу домотканая пестрая тряпичная «дорожка». Из за пустоватых комнаты, кухни, ванной казалось, что в квартире холоднее, чем на самом деле. Но и на самом деле весьма ощутимо дуло из незаделанных щелей в оконных проемах. Сгущенка как то очень быстро закончилась, голубовато подсвечиваемый изнутри холодильник был таким же пустым, как и кухня. Щи тетя Дуся варила без мяса – капуста да картошка.

Алексей вспоминал, как заботились дедушка и бабушка о «замечательном корнеплоде» в Потаповке:

– Спасибо Петру первому, что завез сей продукт в Россию. С картохой любые времена пережить можно, прокормиться с огорода, даже если ни денег, ни просто хлеба нет…

Новыми вечерами Алексей подолгу не мог уснуть. То возвращался мыслями к институту, то улетал ими к неведомой армии: что его там ждет… А то прислушивался: сквозь тонкие стены было хорошо слышно, что делают соседи. До него и дома частенько долетали отголоски чужой семейной жизни, усиливающиеся во время ссор, но за этой стеной люди не ругались, а просто так жили. Каждый вечер мужской голос орал одно и то же:

– Опять все холодное!!!

В ответ ему визгливое постоянное:

– Ты же сам с порога велел стол накрывать!!!

И еще голос потоньше, как на прокручиваемой снова и снова магнитофонной записи:

– Хватит уже! Разорались! Есть давайте!.. Хватит уже! Разорались! Есть давайте!.. Хватит уже! Разорались! Есть давайте!..

Проваливаясь в сон, вспоминал, что нечто подобное заставал и у Кати дома. Не придавал тогда значения…

Через несколько дней к нему на работе зашел отец, протянул:

– Вот деньги!

– Мне не нужно!

– До зарплаты еще не близко. Бери! Отдай половину Дусе: она тебя кормит, за свет, газ платит… Куришь?

Он уже полгода покуривал тайком от родителей – маме очень не хотелось, чтобы он дымил, как то и дело кашляющий отец. Алексей удержался от этой привычки в школе, из принципа не разделял страсть к табаку своих уже вовсю смолящих друзей детства в Потаповке. А вот в институте пристрастился под кофе с интересными разговорами и интеллигентными барышнями в очках, совместно дышали синим дымом.

Ответил с вызовом:

– Курю!

– Раз куришь, не проси у других, не «стреляй», не побирайся – ни себя, ни меня не позорь. Свое курево надо иметь! Покупай!..

У проходной почти каждый день встречала с сумкой грустная мама:

– Вот тебе кое что из чистой одежды принесла. И вот еще, сынок, блинчики! И как ты, как ты без нас?

К тете Дусе забегала Лиля:

– Лешик, возвращайся уже! Без тебя дома тихо и скучно.