Закончив разговор, Канашов стал просматривать следующее дело.

— Не согласен, — сказал он и отложил его вместе с делом Шашина.

Шаронов спросил осторожно:

— А как же тут быть? Ведь факт дезертирства налицо. Вину он сам признал. И к тому же… — Комиссар взял дело, полистал, прочел: «Умышленно отстал от поезда на фронт во время бомбежки». А это не что иное, как дезертирство в военное время…

Канашов перебил комиссара:

— А ты читай, кто его отец и где он сейчас…

— Знаю, — закрыл дело Шаронов, — Минометчик, воюет с первых дней на фронте.

— Вот-вот, минометчик и воюет на фронте. Что же, нам убивать одной пулей двоих? Не подпишу, — сделал он резкий жест рукой.

Шаронов тяжело вздохнул.

— Михаил Алексеевич, а вспомни, как ты сам расстрелял связного в первый день немецкого наступления. И это сразу отрезвляюще подействовало на паникеров. Признаться, вначале я осуждал тебя за такую крутую меру. «В горячке, — думаю, — не мог сдержаться…»

— В горячее не мог сдержаться… — покачал головой комдив. — Эх, ты!.. А я думал, что разобрался…

— Мне рассказывали, — сказал Шаронов.

Но Канашов снова перебил его:

— Рассказывали… Предателя я расстрелял, а не связного. Он к немцам сдаваться бежал, билет комсомольский бросил. Понял, что это за связной?

— К немцам? Билет бросил?

Канашов стал просматривать последнее дело, младшего командира.

— Тоже ни к чему его расстреливать. Ты посмотри сюда, Он же на фронте воюет с первого дня, дважды был ранен, кровь за Родину пролил, а мы его в землю. — Комдив собрал дела и передал комиссару. — Нас ждут еще тяжелые бои. Поглядим, как эти люди себя покажут. Ко мне эту троицу. Я с ними потолкую…

Шаронов был почти согласен с решением комдива. Но все же его удивляло одно: «Чем объяснить, что Канашов, отдавая приказы, с беспощадной требовательностью посылал на явную смерть сотни и тысячи людей и в то же время так дорожил жизнью каждого бойца и командира даже тогда, когда они заслуживали сурового наказания?»

Глава седьмая

1

Нет, не большие потери в авангардном полку Нельте и даже не тот сам по себе очень неприятный факт, что он не выполнил задачу по овладению плацдармом на Дону, привели в ярость Мильдера. Узнав из доклада начальника разведки, что эту огневую артиллерийскую ловушку устроил его дивизии старый знакомый — Канашов, он не находил, себе места и бегал по комнате, как зверь в клетке, курил и скрипел от злости зубами. Мильдера одолевали мысли, ему хотелось сделать что-то такое, чтобы показать этому Канашову, что он не прощает врагам обид и рано или поздно достойно отомстит за все неприятности, доставленные ему. В то же время у Мильдера впервые появилось подспудное чувство робости. «Как бы этот Канашов не устроил моей дивизии какой-либо новый, еще более неожиданный сюрприз. От этого коварного русского волка всего можно ожидать. Канашов умен, решителен и смел. Такому не клади палец в рот — откусит…» И то, что Мильдер признавался сам себе во всех этих бесспорных качествах врага, его пугало, раздражало и приводило в ярость.

А может, это и не тот Канашов? Просто совпадение фамилий. Однако необходимо эти данные уточнить разведчикам. Впрочем, какое это имеет значение? Если это и не тот Канашов, все равно неутешительно. Значит, у русских есть такие военачальники, с которыми нельзя не считаться.