Геворкян жил в двух просторных комнатах, чистых, со светлыми широкими окнами. На стене, у койки, большой, во всю стену, гобелен. На нем выткана гора Арарат и внизу озеро Севан. Заметив, что Канашов заинтересовался гобеленом, Геворкян сказал:

     — Жена прислала. Пусть, пишет, над кроватью у тебя будет кусочек нашей солнечной Армении.

     — Красивый, — сказал Канашов и тут же увидел на фаянсовой тарелке портрет молодой девушки-армянки. «Неужели жена? Она не старше моей Наташки».

     — Девушкой любуешься, генерал, думаешь, какой у начальника штаба молодой жена? — спросил Геворкян. И улыбнулся: — Нет, это не жена. Дочь моя. В университете училась.

     — Окончила?

     — Ушла со второго курса на курсы медиков. Сейчас в госпитале работает.

     «Как и моя Наташа. Где она сейчас, неугомонная?»

     Геворкян был очень доволен, когда узнал, что у Канашова тоже есть дочь, и что она тоже имеет отношение к медицине.

     — Значит, мы с вами подружимся. Такое совпадение: тезки мы и у нас обоих дочери, все это — к дружбе, говорят у нас в Армении.

     Пока они разговаривали, стол был накрыт со щедростью восточного гостеприимства. Геворкян достал бутылку коньяку.

     — Наш лучший, ереванский, — подмигнул он. И, открыв шкаф, принес блюдо с виноградом и яблоками.

     — О, да это не обед, а банкет, — сказал Канашов.

     — А как же иначе? Сегодня вы у меня гость. А для гостей все надо ставить на стол, что есть у тебя получше.

     Они выпили за знакомство, а второй тост Геворкян предложил за дружбу.

     — Понимаешь. Михаил Алексеевич, слабость одну имею, людей хороших люблю, друзей люблю. Хочу, чтобы у меня их было как можно больше.

     — Вообще неплохо настоящих друзей иметь Нам, военным людям, особенно на фронте, Михаил Андреевич, никак нельзя без дружбы. Я так понимаю.

     — Эх-х-х, — вздохнул Геворкян. — А мне вот никак на дружбу с начальниками не везло. Долго не везло. Ну что ни начальник, то... — Он махнул рукой. — А новый ничего, хороший человек, умный, строгий, но душевный. Прежний был — только и молил бога, когда меня от него переведут. Генерал Пастушенко. Слыхал такого?

     — Нет.

     — Ну и хорошо, что не слыхал. Ничего не потерял. Врагу своему не желаю под его началом служить. Не пойму, как такие люди в большие начальники попадают? Ну ты пойми меня, Михаил Алексеевич, правильно пойми. Не думай, что я жалуюсь. Насолил мне? Нет. Но не уважаю я таких людей. Бой идет, люди кровь проливают, а он только думает о себе. Уйдет с наблюдательного пункта в свой блиндаж и давай свою голову брить. Побрил, за гармонь, и давай пиликать

     — Еще Суворов говаривал: «Никакой баталии в кабинете выиграть нельзя». Так ему бы в ансамбль идти надо, а не командовать.

     — Какой там ансамбль! Ничего он путного играть не может. Заведет, как шарманку, на одной ноте: «Ты калина, ты малина, ты малина, ты калина», — и вот так и скрипит полдня, душу вытянет. А с подчиненными как он обращался! Попробуй доложи ему по-уставному: «Товарищ генерал», так он тебя так отбреет. «Генералов, — крикнет, — у меня в армии много, а командующий один». Это чтобы его милость величали командующим.