Командир батальона старший лейтенант Еж вызвал к себе командиров рот и взводов. Среди них Горицвет и Куралесин, которым недавно было присвоено звание младших лейтенантов. Еж, в сапожках с короткими голенищами, со шпорами и в шароварах с напуском, в полушубке и новых погонах, сбитой на левое ухо ушанке, выглядел щеголевато. Довольный, он оглядел всех веселыми глазами.

     — Товарищи офицеры! — Все переглянулись, заулыбались. (Слово «офицер» звучало тогда очень уж непривычно.)

     «Чудно як-то слухаты такэ, Артэм, — зашептал Горицвет, — охвицэры».

     — Говорят, в долгих речах и короткого толку нет, — обратился Еж. — Постараюсь короче. Нам дают две недели, чтобы привести себя в полный порядок. Двадцать вторую годовщину Красной Армии надо встретить, как положено гвардейцам. Вопросы?

     — Ясно.

     — Тогда свободны. За дело, товарищи! Все свободны!

     Бывалым солдатам-фронтовикам смекалки не занимать. Привыкли они в армии, а тем более на войне все делать своими руками. Там, глядишь, докапывают воронку, приспосабливая ее под баню, там достраивают жилой блиндаж. В землянках идет вовсю портновская работа. Сапожники чинили разбитую до основания обувь. Все бойцы торопились сделать главное — пришить на гимнастерки и шинели новые погоны. Всем не терпелось посмотреть, как это выглядит. Впопыхах, бывало, пришивали и наоборот, не зная, как еще и куда их точно  прилаживать. Бойцы осмеяли  неудачливого  товарища  и не заметили, как к ним подошел их  командир  взвода Горицвет, а вслед за ним, как тень, комбат Еж. Горицвет поглядел на горе-портного.

     — Це що такэ вы робите, товарищ…

     — Ветров, — подсказал фамилию бойца подошедший Еж. Он потрогал бойца за погоны и сказал: — Пекла, кажись, пирожки, а вышли крышки на горшки.

     Во взводе Куралесина был организован целый парикмахерский комбинат. Пять парикмахеров без устали работали по десять-пятнадцать часов подряд, но все же не успевали обслуживать желающих «омолодиться». Двое были настоящими мастерами парикмахерского дела: Бухбиндер и Аветисян. Они пользовались особым спросом. Оба до войны работали в первоклассных парикмахерских. Один — в Одессе, другой — в Ереване.

     Старший лейтенант Еж подбадривал мастеров-самоучек:

     — Не боги горшки обжигают. Учись у них, ребята, красоту делать!

     — Больно коряво, товарищ старший лейтенант, у них получается, — жаловался один боец. — Постригли меня, глядите, голова будто в лестницах, ухо чуть не отстригли. — Он дергал рукой прилепленную бумажку.

     Еж подморгнул, лукаво улыбаясь начинающему парикмахеру.

     — Каков мастер, такова и работа! Кто как умеет, тот так и бреет.

     Бухбиндер тоже заступился за коллегу:

     — Вы что хотели, бесплатно да еще с массажем, одеколончиком и укладкой а ля Курьер? — Он весело подмигнул. — Приезжайте к нам в Одессу. О, вы не представляете, что в день победы будет твориться в Одессе!

     — Давай кончай про Одессу! Гляди, какой у тебя хвост!

     К расчувствовавшемуся в воспоминаниях одесситу стояла очередь человек пятьдесят или шестьдесят.

4

     Две недели, отпущенные командованием на приведение в порядок дивизии, пролетели быстро.