Мысль, пришедшая в голову, когда я, гуляя в поле, перескочил через ограду: В то время как мы, ни о чем не думая, мечтательно разгуливаем по полям, нас, может быть, подстерегает смерть. Не успеем мы ничего сообразить и осознать, что случилось, как нас внезапно скосит сердечный приступ или падение. Ведь падая от пули, мы не слышим выстрела, который нас уложил. Можно даже представить себе, что мы продолжим прогулку, не догадываясь, что уже умерли.

Кирххорст, 2 ноября 1945 г.

О странности встреч в сновидениях. Так, нынче ночью я повстречал в Рио в маленьком баре одного эльзасца, чиновника интендантства, который в продолжительном разговоре объяснял мне различия между немецкой и французской системами управления армейским хозяйством. Я познакомился с ним, потому что, расплачиваясь с официантом, никак не мог разобраться в мильрейсах,(Мильрейс (португ.) — 1000 реалов, основная денежная единица Бразилии до 1942 г.) и тут он мне объяснил обменный курс.

Кто бы поверил, что подобное возникает как вольная фантазия сонного ума? А если это так, то почему дневная жизнь не может быть такой же фантазией? Может быть, когда-то мы продолжим совершаемые во сне прогулки, как ту прогулку, о которой я вспомнил вчера. Может быть, как раз те сны, которые выражают наши желания, носят зачаточный, эмбриональный характер, мы вынашиваем их в иных звездных мирах, где они созреют во всем своем великолепии. В таком случае качество снов необычайно ценно. Эта мысль в прежние времена была людям гораздо ближе и привычней.

Зачастую мне начинает казаться, что во сне мир оказывается гораздо продуманней, богаче оттенками, художественней, знание — сильнее. Бор увидел модель атома во сне. Пока еще открываются эти врата, чистая техника, обыкновенная рутина не могут окончательно возобладать.

Для искусства есть два пути, которые выводят из абстракции. Оно может погрузиться в ночь и в поток ночных образов, как это делали романтики, как делал Новалис. Сегодня пример такого рода дает Бекман. Или же оно может нащупать сновидческие элементы в дневной действительности, тонкие оттенки тьмы, разбросанные среди света. Это более дерзкая попытка. Чудесное улавливается не в прошлом и не в утопиях, а в действительности.

Эксперименты, которыми на наших глазах занимается искусство, в конечном счете, по-видимому, направлены на то, чтобы нащупать новое, стабильное соотношение между сознательным и бессознательным.

Кирххорст, 4 ноября 1945 г

Чтение: трехтомное сочинение Густава Германа Клетке «Африка», собрание рассказов о путешествиях. В нем есть хорошие замечания об исламе.

«Когда Барт в числе других европейских институтов рассказал шейху о том, что у христиан принято страховать свое имущество на море и на суше, включая даже будущий урожай да и собственную жизнь, тот не мог не согласиться, что для земных забот это умная мера предосторожности. Но как верующий мусульманин он высказал мнение, что такой путь ставит под угрозу спасение души в ином мире».

Кирххорст, 5 ноября 1945 г.

Продолжал Ривароля. Порой у меня возникает такое впечатление, что все беды нашего времени начались с казни Людовика XVI. Такое можно часто обнаружить в истории: публичная жертва, которая, словно выступив из часов судьбы, выводит за собой остальную вереницу. Так смерть графа Гельфенштейна предшествовала крестьянской войне, принесшей Германии ужасные бедствия, и так убийство габсбургской четы повлекло за собой Первую мировую войну. В нашем мрачном мире такая кровь подобна жертвенному возлиянию, на которое жадно слетается сонм духов мщения.

1789 год представляет собой один из главных поворотных пунктов. Будущие археологи могут обозначить его как конец «Среднего царства».