Кирххорст, 20 ноядря 1945 г.

Меланхолия. Как часто при таком настроении, меня несколько отвлекло разглядывание альбомов с живописью. Например, картин Пьера Боннара, Брака, Ут-рилло, Фотрье. У Боннара отчетливо проступает та сторона или задача импрессионизма, которую можно обозначить как овладение молекулой через сознательную уверенность. Настроение переводится в осознание. Еще сильнее этим наслаждаешься в работах его современника Анри Лебака, чьи интерьеры и садовые сцены пронизаны токами счастья и покоя. Живопись представляет также историю в деталях, например, историческую зарисовку ясного весеннего утра 1910 года во всех его неопределенных деталях, которые не может запечатлеть со всей полнотой ни одно описание.

В одном из своих манифестов Монтгомери высказывает ввиду опасности эпидемий надежду на то, что «зима будет суровая». Однако те, у кого на кухне и в погребе пусто, лучше предпочли бы грипп, чем смерть от голода и холода. Зато, конечно, обморожение не заразно.

«Freunde in der Not gehen tausend auf em Lot».(Хоть друзей в беде и тьма — да грош им цена (нем.)) Да, но зато один стоит целой тысячи. Одного человека бывает достаточно, чтобы заменить сколько угодно других; число тут не имеет значения. Такое отвеивание половы благотворно во всех отношениях.

Антигерманизм, похоже, входит наряду с антисемитизмом в основу тех настроений, которые господствуют в мире; для него не требуется доказательств. Сейчас, открывая газету, то и дело видишь, что все ему предаются с упоением, даже соотечественники, прямо какая-то оргия. Перемывают все до последней косточки и все охаивают, это относится даже к таким людям, которых ты считал независимыми или по крайней мере порядочными людьми.

Кирххорст, 24 ноября 1945 г.

В такие периоды жизни, когда нас одолевает серая муть, ненависть, царящая в мире, сон становится утешением, это дворец, полный картин, куда мы уходим, как в подполье.

При таких условиях проснуться — значит испытать болезненные ощущения. Переход к сознательному состоянию происходит так, словно ты втискиваешься в щель между острых шарниров. Но жаловаться не стоит, так как бывает и больнее. Так в письме Мерка к Гёте от 18 октября 1788 года я читаю следующее:

«…и когда на меня нападает сон, это становится верхом блаженства, но зато просыпаться — это самый злосчастный миг. Я просыпаюсь, словно разбуженный пушечным выстрелом, и тут же чувствую, точно в меня со всех сторон вонзаются тысячи копий».

Впрочем, вскоре это и кончилось самоубийством.

Ганновер, 26 ноября 1945 г.

Жилище тестя и тещи принадлежит к числу тех немногих в районе Штефансплатца, которые не были стерты с лица земли. Окна заменены прозрачной бумагой, двери еле держатся на своих петлях, потолок гостиной поврежден зажигательной бомбой. Печь топят щепками, собранными на развалинах. Я спал на диване и читал дневники Геббеля — это испытанное тонизирующее средство.

Днем выходил в город, к его виду я все еще никак не могу привыкнуть. По нему всюду бродят призраки былого бюргерского благополучия. Мотивы для Кубина: так, например, на одной стене сохранился единственный балкон, который прилепился там наподобие ласточкина гнезда, а к нему опять-таки ведет висящая в пустоте лестница. Какой-то пустынножитель замуровался в нем; дым из печной трубы доказывает его существование. Иногда вдруг видишь, как люди, бродящие по бескрайним развалинам, внезапно исчезают: без сомнения, в какой-то дыре, ведущей в подвалы. В садах тоже торчат дымящиеся трубы. Кажется, что ты бродишь в каком-то безумном сне и мечтаешь, как бы поскорей проснуться.