Кирххорст, 15 декабря 1945 г.

Продолжил «Тысячу и одну ночь». Сказка о носильщике и трех знатных дамах — одна из жемчужных нитей, вплетенных в эту книгу. В ее композиции есть произвольность, но вместе с тем замечательное чувство меры. Так танцовщик произвольно наполняет пространство своими фигурами, но притом всегда, следуя порядку, предписанному музыкой. На прекрасном теле наряд, в который оно облечено, ложится красивыми складками.

Исцеление так трудно происходит потому, что большинство больных, желая избавиться от болезни, не стремятся к здоровью.

Задача состоит в том, чтобы подвести больного к тому, чтобы он сам захотел выздороветь.

Врач — не буксирный пароход; он — лоцман, которого берут на борт корабля.

В медицине тактика тоже изменчива, неизменна стратегия.

Подвижная рука ухаживает, исцеляет покоящаяся рука.

Гамбург, 20 декабря 1945 г.

Поездка к гамбургским друзьям. Перед Бергенской церковью шофер показал мне сохранившийся вместе с цепью позорный столб. На миг я не мог понять, что это такое — реликт Средневековья или же память недавнего прошлого.

Пребывание в разрушенном до основания городе действовало угнетающе, напомнив мне о том чувстве разочарованности, которое я испытал в Киеве и Сталино. Тень Востока надвинулась и сюда. В облике людей есть что-то искалеченное даже тогда, когда у них целы руки и ноги. Их можно было видеть среди развалин, где они рылись в поисках деревянных обломков и мусора, или в садиках, где они возились над роскошными старыми деревьями, которые лежали поваленными. Все высокое обречено быть поверженным, это черта нашего времени.

Я остановился у Циглера, он, как и все, бьется с навалившимися со всех сторон неприятностями. Среди знакомых, которых я навестил, были Герхард Гюнтер и Вильгельм Штапель, который принял меня в своем кабинете. Мы сидели там, точно в леднике; дыхание вырывалось изо рта паром. Я узнал подробности о самоубийстве Вальтера Франка,(Франк Вальтер — довольно плодовитый историк и публицист. Среди его публикаций — брошюры о деле Дрейфуса, о Панамском скандале, об Адольфе Штекере, очерки истории национал-социализма, которые переиздавалсь несколько раз) который застрелился в объятиях жены. Штапель прочел мне прощальные письма, которые, по-моему, написаны с большим достоинством. Среди громадного числа самоубийств многие, кажется, состоялись после известия о смерти Гитлера, которое не только послужило для них сигналом, но и дало внутренне обоснование этому решению; так было и здесь. «Мир сделался для меня бессмысленным, когда не стало этого человека». Этот историк был одним из самых острых умов среди сторонников Гитлера. Была целая череда дней, через которые каждому пришлось пройти, словно через смертельную решетку, эти роковые вехи запомнятся нам, как, пожалуй, не запомнилось ни одно другое событие в нашей истории. Это подтвердилось и на примере Герхарда Гюнтера, который рассказал мне, какую ужасную ночь он пережил, когда бежал от наступающих русских. Убежав из помещичьего дома в Померании, они прятались в яме посреди сосновых насаждений. Вокруг шла стрельба, как во время охотничьей облавы, со стороны поместья доносились женские вопли и видно было зарево пожара. Хозяйка имения, молодая тридцатилетняя женщина, убила свою многочисленную семью — пожилого отца и своих детей — сделав им уколы морфия, а затем застрелилась сама.