|
Толщина стены около 40–50 сантиметров, в неё вмазаны осколки стёкол, она вся увита ржавой колючей проволокой. Эта стена, да мрачное здание Гмины-Юденрата, да два костёла – единственное, что оставили немцы в гетто. Здесь нет даже скелетов зданий, которые стоят вдоль варшавских улиц. Сплошное, волнистое красное море битого кирпича, окружённое кирпичной стеной, – всё, что осталось от многих десятков кварталов, улиц, переулков. В этом каменном море редко увидишь целый кирпич – всё раздроблено в мелкую щебёнку. О высоте стоявших здесь зданий можно судить лишь по впадинам и холмам кирпичного моря. В глубине его похо-ронены многие тысячи людей, которых немцы взорвали в тайных убежищах – бункерах. Пятьсот тысяч евреев согнали немцы в варшавское гетто к началу 1942 года. Почти все они погибли на фабриках смерти, в Треблинке и на Майданеке. Лишь единицы из пятисот тысяч человек чудом вышли живыми из-за красной кирпичной стены. В апреле 1943 года, когда в гетто осталось в живых около 50 тысяч человек, вспыхнуло восстание обречённых. Сорок дней и ночей длился страшный бой между плохо вооружёнными повстанцами и эсэсовскими полками. Немцы ввели в бой танковую дивизию и бомбардировочную авиацию. Повстанцы – мужчины, женщины, дети, – не сдаваясь, дрались до последнего вздоха. О потрясающем эпосе этой битвы повествует сегодня застывшее мёртвое море кирпича. Пусто в гетто; сюда никто не возвращается, сюда не идут потоки людей. Все, кто вывезены отсюда, мертвы, сожжены, и холодный пепел их рассеян по полям и дорогам. Лишь четырёх человек встретили мы здесь. Один из них, с лицом живого мертвеца, уносил на память в детской плетёной корзиночке горсть пепла, оставшегося от сожжённых гестаповцами во дворе Гмины убитых повстанцев. Мы побывали в бункере – тайнике, где в течение долгих месяцев скрывались шесть поля-ков и четверо евреев. Самая необузданная фантазия не в силах нарисовать эту каменную тайную нору, устроенную на четвёртом этаже разрушенного дома. В неё нужно пробираться то по от-весным стенам проваленной лестничной клетки, то бежать над пропастью по рельсе межэтаж-ного перекрытия, то протискиваться в узкую чёрную дыру, пробитую в тёмной кладовке. Впереди нас шла обитательница бункера, польская девушка, смело и спокойно шагавшая над пропастью. И надо сознаться, после трёх с половиной лет войны – во время этого путеше-ствия у меня то замирало сердце, то пот выступал на лбу, то темнело в глазах. А ведь «бунке-ровцы» во время немецкого владычества проделывали это путешествие не днём, а лишь в пол-ном мраке, тёмными, безлунными ночами. И вот мы снова на улице. Уже не сотни, а тысячи, десятки тысяч людей идут в город с во-стока и с запада, с севера и юга. Учёные и ремесленники, архитекторы и врачи, рабочие и арти-сты возвращаются из снежных полей в столицу Польши. Они, эти люди, – дыхание и кровь Варшавы. В тяжком, но радостном и свободном труде вновь восстановят, выткут они сложную, колоссально многообразную ткань жизни польской столицы. Таков закон бытия: созидательный труд торжествует над демоном разрушения, жизнь по-беждает смерть, добро сильнее зла. Освобождённая Варшава встанет из пепла. …На утро крытая фанерой коробочка, привёзшая нас в Варшаву, пофыркивая, выкатила на шоссе и побежала в сторону Лодзи, Кутно – всё дальше на запад, по пути великой армии, следом которой мы ехали от Москвы. 20 января 1945 г. Белорусский фронт Между Вислой и Одером I Эти строки пишутся в нескольких километрах от Познани, когда сквозь тёмную снежную бурю десятки боевых самолётов летят на познанскую цитадель, а грохот наших пушек и грозный воющий протяжный гул гвардейских миномётов сливаются с сотнями пулемётных очередей. Скоро Познань станет в длинный ряд павших под силой наших ударов городов, а обороняющие её немецкие полки, отряды ландвера, фольксштурма и офицерские школы зашагают, погромыхивая котелками, сольются с десятками других отрядов пленных, идущих на восток. |
