|
Но сейчас бой идёт ожесточённо, сейчас из крепостных фортов немцев приходится выби-вать сантиметр за сантиметром, сапёры залили две бочки керосина через трубу в своде одного из фортов и подожгли его, выгнали немцев из каземата. Сейчас генерал Чуйков, сидя над планом города и держа в руке телефонную трубку, зычно кричит: «По центру огня не вести, в центре Глебов!». И вдруг, радостно смеясь, ударяет адъютанта кончиком карандаша по носу и говорит: «Ага, ага, уже огневая связь есть, сейчас наладим живую связь. Рассечём, рассечём их!». А в это время войска, обтекая блокированную Познань, движутся всё дальше, вошли в Померанию, с каждым днём, с каждым часом сокращая счёт километров до Берлина. Этот счёт ведут здесь де-сятки тысяч людей: красноармейцы, офицеры, генералы, танкисты, лётчики, водители машин, регулировщики, паховские пекари (Iах–полевая армейская хлебопекарня), официантки в штаб-ных столовых, обозные, заросшие седой небритой щетиной. Это не спортивный счёт километ-ров. Это счёт жизни и смерти, счёт чести и гордости, счёт народной мести; миллионы солдатских тяжёлых сапог сокращают этот счёт, войска прорубают огнём и сталью путь к Берлину. Дорога от Варшавы до Познани проходит по местности с резко меняющимся пейзажем; однако здесь меняется не только географический, меняется и экономический, социальный и по-литический пейзаж, – весь жизненный уклад края. По немецкому счёту, это уже не протекторат, не генерал-губернаторство, а «райх» – собственно немецкое государство, «третье присоедине-ние», «Вартеланд». Деревушки сменяются хуторками, всё чаще попадаются дома с остроконечными крышами, маленькие садики со скучными подстриженными, похожими на метёлки, деревьями. Всё чаще немецкие помещичьи имения с огромными, вместительными службами. Вот одно из них. До войны 1939 года оно принадлежало поляку. Впоследствии Гитлер подарил это имение немецко-му военному, вышедшему в отставку. Новый хозяин бежал несколько дней назад, оставив своих слуг, коней, скот, птицу, погреба вин и консервированной дичи. Он бежал налегке, но всё же его нагнали наши танкисты. Вдоль дорог идут сотни немцев, нагружённых узлами, чемоданами. Это те, кто пробовали уйти, бежать, те, кого настигли наши войска. Теперь они возвращаются обратно с запада на во-сток, идут, опустив головы, исподлобья глядя на стальной поток, несущийся по шоссе. Этим немцам нелегко итти, – местные поляки, старики, женщины, дети, клянут их, грозят кулаками, замахиваются, ругают. Тяжела была жизнь поляков в генерал-губернаторстве, но эта тяжесть не так уж страшна, если сравнить её с долей, выпавшей полякам, жившим в германском «райхе». Немцы, присоединив к Германии лодзинские и познанские земли, отделив их проволокой от земель польского генерал-губернаторства, заковали поляков в цепи крепостного рабства, бесправия и нищеты. Почти вся сельская польская интеллигенция – учителя, адвокаты, врачи, почти все ксендзы были вывезены в лагеря Дахау и Освенцим. Пять с половиной лет польским детям было запрещено ходить в школы, малышей было запрещено учить азбуке. С двенадцатилетнего возраста дети должны были батрачить, а живущие в городах работать на фабриках. Даже молиться возбранялось польским крестьянам. Почти все костёлы были закрыты и впоследствии превращены в немецкие склады. Поляков согнали с земли. Их земли отдали немцам. Поляков выгнали из домов. В их дома поселили немцев. У поляков отбирали вещи, коров, лошадей. Их вещи, коров, лошадей отдавали немцам. Отцов отделяли от детей, мужей от жён – всех их превратили в батраков. Каждый немец держал 4–6 батраков-поляков, ему это обходилось в гроши: взрослый батрак получал 20 марок в неделю, а подростки получали 6 марок в месяц. Дочь нашего хозяина, пятнадцатилетняя девочка, за 11 месяцев работы получила 60 марок. Продукты немцы продавали полякам «налево» – распространённое здесь слово, обозначающее незаконную продажу. |
