|
– Не хвастаете? – спросил Богарёв. – Давайте посмотрим, – Я взыщу с вас, если не исполните. – Есть, товарищ комиссар. Богарёв велел Кленовкину выделить команду добровольцев. Через пятнадцать минут Иг-натьев повёл их в лес, в сторону дороги. Первое дело, которое он взялся выполнить, заняло немного времени. Он приметил не-сколько полян, красневших от ягод. – Ну, девки, – крикнул он сопровождавшим его бойцам, – поднимай подолы, собирай яго-ду! Все смеялись его шуткам, прямо надрывались, слушая истории, которые он рассказывал одну за другой. – Ягод-то, ягод! Прямо сафьян расстелен, – говорил Родимцев. – Чернику отдельно, ежевику отдельно, малину отдельно, листьями разделяй их, – говорил Игнатьев. Через сорок минут котелки, каски были полны ягод. – Ну вот, очень просто, – возбуждённо объяснял бойцам Игнатьев. – Чернику варить тем, кто животом мучается, малину – кого лихорадит, с ежевики – сок кислый, вроде кваса, будет; раненый – он пить всегда просит. Он быстро и ловко приспособился отжимать сок из ягод и, чтобы сок не был мутным, про-пускал его через сложенную вдвое марлю из своего индивидуального пакета. Вскоре набралось несколько банок прозрачного и густого сиропа. Откуда-то прилетела домашняя муха. Игнатьев поволок всё это добро к шалашам, где стонали раненые. Старик-доктор, посмотревший на хо-зяйство Игнатьева, всхлипнул, утёр слезу и сказал: – В лучшем клиническом госпитале вряд ли могли бы предложить раненым такую вещь. Вы спасли не одну жизнь, товарищ боец, – вот фамилии вашей я не знаю. Игнатьев растерянно поглядел на доктора, ухмыльнулся, махнул рукой и пошёл. Весёлая удача шла рядом с ним. Боец, посланный для наблюдения за дорогой, сообщил, что на просеке остановился немец-кий грузовик. Видимо, с мотором произошла серьёзная авария: немцы долго обсуждали случай, затем все, вместе с шофёром, уехали с попутной машиной. – А что в грузовике? – быстро спросил Игнатьев. – Не поймёшь, прикрыто ихними плащ-палатками. – Не заглянул? – Как в него заглянешь, – сказал боец, – машины то сюда, то туда шасть, не подойдёшь. – Эх ты, шасть, – сказал Игнатьев, – воробей! Боец обиделся. – Видать, ты сокол, – сказал он. Игнатьев прошёл к машине и крикнул: – А ну, ребята, сюда! Они шли к нему, глядя на его весёлое хозяйственное лицо. Он был хозяином этого леса, никто другой. И никто другой не мог быть хозяином, – он говорил громко, как у себя дома, его светлые глаза смеялись. – Скорей, скорей, – кричал он, – держи плащ-палатки с того конца, придерживай! Так. Хлеб нам немцы привезли. Видишь, как спешили, старались, чтобы свежим, тёплым поспел. Да-же машину запороли. Он начал бросать каравай за караваем в подставленные плащ-палатки, приговаривая всё время: – Этот Фриц перепёк, не умеет он подовый хлеб печь, взыщем с него. А этот хорош – ви-дать, Ганс старался. Этот передержал – проспал Герман. Этот вот пышный, лучше всех – по мо-ему заказу, сам Адольф пёк. Загорелый лоб его покрылся каплями пота, и солнце, проникая через листву, пятнало его лицо, мелькавшие в воздухе хлебы, чёрные борта германской машины, поросшую зелёной тра-вой дорогу. Он разогнулся, крякнул, встал во весь рост, обтёр лоб и оглядел лес, небо, дорогу… – Как на стогу бригадир, – проговорил он, – ну, неси, ребята, метров двести, а то триста; в кусты схороните и назад. – Да ты тоже спрячься, чего ты, с ума, что ли, сошёл, вот-вот налетят! – закричали ему. – Куда мне итти? – удивлённо сказал он. – Это мой лес, я тут хозяин. Пойду, а меня спро-сят: куда, хозяин, идёшь? И он остался стоять на машине. |
