|
Так и остались они стоять, затерявшиеся в огромном поле. Тяжёлый это был день! Никогда не забыть Мерцалову этого дня. Он ожидал противника с воздуха, а противник пришёл с земли. В коротком бою потерял Мерцалов свой обоз, потерял роту Мышанского, бежавшую вместе со своим командиром в лес. К вечеру полк подошёл к реке. Тяжкий путь кончился. Но не радовался командир полка – горькие мысли владели им. Подошёл начальник штаба и передал Мерцалову рапорт политрука второй роты. На лесном хуторе остался красноармеец, заявив товарищам, что решил переждать тяжёлые времена с молодой вдовой-хозяйкой. Мерцалов приказал немедленно снарядить полуторку и доставить дезертира. Его привезли в штаб полка ночью, в крестьянской одежде, в лаптях, – свою форму он утопил в ставке, привязав к ней камень. Мерцалов издали наблюдал за разговором, который за-вели с ним красноармейцы. – И пилотку с червоной звездой утопыв? – спросил первый номер пулемётного расчёта. – Эге ж, – уныло и равнодушно ответил дезертир. – И винтовку утопил? – спросил второй номер пулемётного расчёта. – А на що вона, як я на хутори остався? – Он свою душу в той ставке тоже утопил, – сказал высокий мрачный красноармеец Глуш-ков, браг убитого в бою с немецкими танками, – навязал на неё кирпич и утопил. – На що мени душу топыть? – обиженно спросил дезертир и почесал ногу. Старшина, ез-дивший за дезертиром, усмехнувшись, сказал: – Мы приехали. Он со своей молодухой спать ложились. Аккуратно так всё постелились, пол-литра на столе пустые, две стопочки, свининки жареной поели. – Да её треба було бзабрать, лядачу, та расстрелять з ним$7 – Сапогами забить! – сказал худой боец с измученным лицом и больными лихорадочными глазами. Мерцалов подошёл к дезертиру. Вспомнился ему весь горький день – пшеница, небо, ста-руха с мальчишкой, укорявшие отходящие войска, и сказал он впервые в жизни тяжёлые, страшные слова: – Расстрелять перед строем! Ночью он не спал. «Нет, не согнусь я, – говорил он, – есть во мне сила для этой войны». XVII. Комиссар Утром к Богарёву пришёл Мышанский. – Здравствуйте, товарищ комиссар, – радостно сказал он, – вот встреча так встреча! Пришедшие с ним люди были не бриты, в порванных гимнастёрках. Сам Мышанский вы-глядел немногим лучше своих бойцов. Он спорол с воротника знаки различия, крючок и верхние пуговицы гимнастёрки были вырваны, бывшие раньше при нём полевая сумка и планшет отсутствовали, он их, очевидно, бросил, чтобы не иметь командирского вида, даже револьвер он вынул из кобуры и сунул в карман брюк. Сев рядом с Богарёвым, он тихо сказал. – Да, влипли мы с вами в классическое окружение, товарищ комиссар. Мне кажется един-ственно правильным – рассредоточить людей и пробираться в одиночку через линию фронта. Богарёв, слушая его, почувствовал, как кровь отлила от лица; ему показалось, что щеки у него даже похолодели, побелели от ярости. – Почему ваши люди в таком виде? – тихо спросил он. Мышанский махнул рукой. – Да о чём говорить, – сказал он, – героев среди них нет. Ночью вышли на поляну, немцы пустили ракеты, а они залегли, словно под ураганным огнём. Богарёв встал и тяжело переступил с ноги на ногу. Мышанский продолжая сидеть, не за-мечая искажённого злобой лица Богарёва, спросил: – Ох, нет ли у вас закусить, товарищ комиссар? А выход, по-моему, я предлагаю правиль-ный, – пробираться через фронт поодиночке. Кто куда. Скопом мы всё равно не прорвёмся. – Встать, – сказал Богарёв. – Что? – спросил Мышанский. – Встать! – громко и властно повторил Богарёв. Мышанский посмотрел в лицо Богарёву и, вскочив, вытянулся. |
