|
Какая-то страсть была у него собирать все эти рассказы, внешне простодушные сказки. Он их запоминал легко, память у него была огромная. А так как обладал он и живой фантазией, он переделывал их сам и рассказывал товарищам одновременно смешные и страшные, хитроумные истории про красноармейца, с которым Гитлер задумал воевать. В эту ночь говорил комиссар, а Игнатьев слушал. И он не забыл ни слова из этого ночного разговора. – А ведь правда, товарищ комиссар, – сказал он, – и я словно другим человекам на этой войне стал. Идёшь – каждую речку, каждый лесок до того жалко, сердце заходится. А жизнь не-лёгкая у народа была, да ведь тяжесть своя – наша. Земля наша, производство наше и жизнь наша, нелёгкая жизнь, а наша. Как же это отдавать? Я теперь часто задумываться стал. На войну шёл – эх, думаю, всё нипочём. А теперь во мне сердце горит. Иду сегодня, а на поляне деревцо шумит, беспокоится, – так меня пропекло, аж перекосило всего. Неужели, думаю, оно, махонь-кое, к немцу отойдёт? Нет, говорю ребятам, не будет этого. Мой друг один, Родимцев, говорит: горько ли, тошно – стоять надо, за свою землю воюем. Мало что бывало – и жрать нечего, а моя она, жизнь. Свет луны померк, тёмная пелена заволокла небо. Вскоре пошёл мелкий, словно холодная пыль, дождь. Богарёв натянул повыше на плечи шинель, покашлял и сказал обычным своим неторопли-вым, глуховатым голосом: – Товарищ Игнатьев, разведке дан приказ разгромить немецкий обоз. Пойдёт новый отряд, в него будут набраны самые нестойкие люди из роты Мышанского. Их надо подучить, поднять настроение. Вас я прикомандировываю к этому отряду. Пусть видят, как можно бить немцев. – Есть, товарищ комиссар, – ответил Игнатьев. «Ну, вот и кончилась лунная ночь», – подумал Богарёв. И так же подумал Игнатьев, отходя от комиссара. Вскоре Богарёв разбудил Мышанского. Богарёв сказал ему: – Вы отправитесь через час с отрядом громить немецкий обоз. – От кого я могу получить директиву? – спросил Мышанский. – Директиву получил лейтенант Кленовкин, командир отряда. Вы пойдёте на эту операцию рядовым бойцом, с винтовкой. С сегодняшнего дня вы больше не командуете ротой. – Товарищ комиссар, – сказал Мышанский, – разрешите, я объясню. – Я хотел вас предупредить вот о чём, – перебил его Богарёв: – бойтесь не немцев, бойтесь проявить нестойкость. Объяснений с вами больше не будет, запомните это. XVIII. Лёня Пастух Василий Карпович шестые сутки шёл с Лёней Чередниченко по деревням, занятым немцами. Мальчик сильно устал, сбил себе в кровь ноги. Он спрашивал у старика: «Почему кровь идёт из ног, ведь мы всё время идём по мягкой дороге?» Кормились они в пути хорошо: бабы давали им вдосталь молока, хлеба, сала. В последнюю ночь они остановились ночевать в хате, где жила женщина с двумя дочерьми. Девушки учились в десятом классе, они знали алгеб-ру, геометрию, немного французский язык. Мать одела дочерей в рваное тряпьё, руки и лицо у них были запачканы землёй, волосы нечёсаны и спутаны. Делалось это для того, чтобы немцы не обидели красивых девушек. Девушки смотрелись всё время в зеркало и смеялись. Им всё казалось, что через деньили два кончится эта дикая, страшная жизнь, что староста им вернёт ото-бранные по приказу немецкого коменданта учебники геометрии, физики, французского языка, что их перестанут гонять на работы; шёл слух о том, что толпы женщин, девушек идут по доро-гам в дальние лагеря на работы, что красивых отбирают, и они исчезают без вести, что в лагерях держат отдельно мужчин и женщин, что запрещают по всем украинским деревням свадьбы. Девушки слышали это, но в душе не верили. Слишком диким казалось всё, о чём говорили люди. Они ведь собирались осенью поехать в Глухов, поступить в педагогический техникум. Они читали книги, умели решать квадратные уравнения с двумя неизвестными, они знали о том, что солнце представляет собой звезду, находящуюся в стадии потухания, и что температура его поверхности около 6000 градусов. |
