|
Полковник каждый раз вынимал из кармана гимнастёрки вечную ручку, пробовал перо на ладони, затем снова прятал, а через мгновение опять вынимал её, пробовал острие на ладони. Чередниченко наблюдал за ним. Командующий прохаживался по залу, и паркет скрипел под его тяжёлыми шагами. Лицо Ерёмина хмурилось, – движение немецких танков шло в обход левого фланга одной из его армий. – Слушай, Виктор Андреевич, – неожиданно сказал дивизионный комиссар, – ты привык с детства к зелёным яблокам, что из соседних садов таскал, так до сих пор этой привычки дер-жишься, а люди, видишь, из-за тебя страдают. Все поглядели на лежащие рядком надкушенные яблоки и рассмеялись. – Надо не только зелёные ставить, действительно – конфуз, – сказал Ерёмин. – Есть, товарищ генерал-лейтенант, – улыбаясь, ответил секретарь. – Что же тут, – произнёс Чередниченко и, подойдя к карте, спросил начальника штаба: – Вы на этом рубеже предлагаете закрепиться? – На этом, товарищ дивизионный комиссар, Виктор Андреевич полагает, здесь мы сумеем очень активно и с наибольшим эффектом применить средства нашей обороны. – Это-то верно, – сказал командующий, – тут начальник штаба предлагает для лучшего проведения манёвра произвести контратаку в районе Марчихиной Буды, вернуть это село. Как ты думаешь, дивизионный? – Вернуть Марчихину Буду? – переспросил Чередниченко, и в голосе его было нечто, за-ставившее всех поглядеть на него. Он раскурил потухшую трубку, выпустил клуб дыма, махнул по этому дыму рукой и долго молча глядел на карту. – Нет, я против, – проговорил он и, водя мундштуком трубки по карте, стал объяснять, по-чему он считает эту операцию нецелесообразной. Командующий продиктовал приказ об усилении войск левого фланга и перегруппировке армейской группы Самарина. Онприказывал двинуть навстречу германским танкам одну из имевшихся в его резерве стрелковых частей. – Ох и хорошего комиссара им дам, – сказал Чередниченко, подписывая вслед за коман-дующим приказ. В это время гулко прокатился разрыв авиабомбы, тотчас за ним – второй. Послышалась размеренная пальба малокалиберных зениток и тихий, ноющий звук моторов германских бом-бардировщиков. Начальник штаба сердито сказал полковнику: – А эдак минуты через две в городе дадут сигнал воздушной тревоги. Дивизионный комиссар сказал секретарю: – Товарищ Орловский, вызовите мне Богарёва. – Он здесь, товарищ дивизионный комиссар, я хотел доложить вам после заседания. – Хорошо, – сказал дивизионный комиссар и, выходя из зала, спросил Ерёмина: – Значит, условились насчёт яблок? – Да, да, дивизионный, договорились, – ответил командующий. – Яблоки всех сортов. – То-то, – сказал Чередниченко и пошёл к двери, сопровождаемый улыбавшимися генера-лом и полковником. В дверях он мельком сказал полковнику – Вы, полковник, зря ручку вечную вертели, для чего это вертеть ручку? Разве можно хоть секунду колебаться? Нельзя, нельзя. Побьём немца. Секретарю военного совета Орловскому, считавшему себя знатоком человеческих отноше-ний, всегда казалось непонятным чувство дивизионного комиссара к Богарёву. Дивизионный, старый военный, около двадцати лет служивший в войсках, всегда относился с некоторым скеп-тицизмом к командирам и комиссарам, призванным из запаса. Богарёв составлял исключение, непонятное секретарю. Дивизионный, беседуя с Богарёвым, совершенно менялся, терял свою молчаливость; одна-жды он просидел с Богарёвым в кабинете почти до утра. Секретарь ушам своим не верил: диви-зионный говорил горячо, много, громко, задавал вопросы, снова говорил. Когда секретарь во-шёл в кабинет, оба собеседника были разгорячены, они, видимо, не спорили, но вели разговор, необычайно важный для них обоих. |
