После этого провала и Шессе и губернатора Таити отозвали во Францию. А

превратить упрямых жителей Раиатеа из злокозненных английских роялистов в добрых

французских республиканцев поручили человеку совсем другого склада, начальнику

Управления внутренних дел, теннисисту Гюставу Галле; он доказал свое рвение и

предприимчивость еще во время кровавых стычек между канаками и французскими

поселенцами на Новой Каледонии в 1878 году. Для верности Галле включил в свою

экспедицию два военных корабля и две роты солдат, из которых одну составляли

таитянские волонтеры во главе со старым другом Гогена - вождем Тетуануи из Матаиеа.

(Таитяне и жители Раиатеа исстари враждовали.) Но и веские доводы Галле не убедили

твердолобых островитян: когда Гоген писал свое письмо Шарлю, они отступили в горы и

там укрепились.

Отвращение Гогена к такому способу колонизации было теперь еще сильнее, чем год

назад, когда он участвовал в экспедиции «Об» на Хуахине и Бора Бора. В письме Морису

(недавно найденном мною у одного коллекционера автографов в Париже) он предлагал

тому поместить в левой французской газете вымышленное интервью, будто бы взятое

Гогеном у руководителя повстанцев Тераупо на Раиатеа. Вот как звучали мысли туземцев в

толковании Гогена:

«Гоген. Почему вы не хотите, чтобы вами, как и таитянами, правили французы?

Тераупо. Потому что мы не продаемся и довольны своим собственным правлением и

своими законами, которые отвечают нашим условиям и нашей психологии. Где бы вы,

французы, ни утвердились, вы забираете себе все, и землю, и женщин; впрочем последних

вы через несколько лет бросаете вместе с детьми и больше о них не заботитесь. Кроме

того, вы повсюду насаждаете чиновников и жандармов, которым мы без конца должны

подносить подарки, чтобы избежать неприятностей... Мы давно знаем цену вашей лжи и

вашим красивым обещаниям. Стоит нам выпить или начать петь песни, как вы берете с

нас штраф или бросаете нас в тюрьму, чтобы мы приобрели все те превосходные качества,

коих вы сами лишены. Кто не помнит слугу губернатора Папино, который ночью

вторгался в дома и насиловал девушек. И его нельзя было унять - слуга губернатора.

Гоген. Но если вы сами не согласитесь на безоговорочную капитуляцию, пушки все

равно заставят вас сдаться. На что вы собственно надеетесь?

Тераупо. Ни на что. Мы знаем - если мы сдадимся, наших вождей отправят на каторгу

в Нумеа. Но для маори стыд и позор умереть вдали от родной земли, поэтому мы

предпочитаем погибнуть здесь. Вообще, все это можно объяснить очень просто. Покуда

вы, французы, и мы, маори, будем жить бок о бок, распри неизбежны. А мы хотим мира.

Так что придется вам убить нас. Тогда вы останетесь одни и будете стрелять друг в друга

из ваших пушек и ружей. У нас есть лишь один способ защиты - бежать в горы»172.

Несомненно, Гоген искренне осуждал карательные меры своих соотечественников

против Раиатеа. Тем не менее его желание поместить это интервью (дополненное

сведениями об истоках конфликта) в парижской газете было вызвано простодушным и в то

же время эгоистичным стремлением показать своим недругам и клеветникам на Таити, что

у него есть на родине влиятельные и богатые друзья, что он куда могущественнее и

опаснее, чем думают его враги. Как всегда, Гогена больше интересовали живые люди, чем

принципы и идеология. Поэтому он, наперекор всякой логике, охотно общался с многими

офицерами французских военных кораблей, когда они вернулись в Папеэте, беспощадно

подавив восстание на Раиатеа. Правда, эти офицеры интересовались творчеством Гогена,

один из них даже купил у него картину.