выспрашивают друг друга о последних сплетнях и обмениваются множеством похабных

историй, которые принес с рынка слуга, приятель или служанка. Истории помогают

коротать время; правда, иногда от этого страдает работа...

Часам к десяти, когда солнце приближается к зениту и в деревянных строениях

становится невыносимо жарко, беседа идет все более вяло, потом и вовсе прекращается.

Но тут наступает время начальству и служащим покинуть свои конторы, магазины и

пакгаузы и идти в город. Одни заходят в клуб, другие отправляются домой, чтобы

перекусить в кругу семьи.

В полдень магазины снова принимают покупателей, часом позже открываются

конторы. Но работать теперь еще тягостнее, чем утром, потому что стало еще жарче, и

зной вкупе с процессом пищеварения скорее побуждает служащих предаться сиесте, чем

отмерять ткани или заниматься какой-то бумагой, которая вполне может подождать, даже

лучше, если она полежит. Наконец, в пять бьет час избавления. Не мешкая ни минуты, все

- управляющие и служащие, начальники и подчиненные - срываются с места с такой

поспешностью, словно их после долгого заточения выпустили из тюрьмы. Что значит

невыносимо долгий и напряженный трудовой день!

Каждый ищет себе развлечение по вкусу. Для многих это означает прогулку до Фаа

или Фаутауа, где можно встретить всевозможные экипажи, веселых и крепких всадников и

очаровательных велосипедисток, которые либо, не торопясь, работают педалями, либо

мчатся очертя голову. Для других это партия в карты или домино, причем перед игрой или

во время оной, как положено, выпивается аперитив. Самые тертые калачи, не задумываясь

о завтрашнем дне, выкуривают трубку опиума. Около часа занимает ужин, после чего

опять идут в клуб или, позевывая, бродят по почти опустевшим улицам»181

Сам Гоген без особой горечи называл свое новое существование «оглупляющим», а

работу «мало интеллектуальной». Помимо присутствия в конторе, где он

преимущественно снимал копии с чертежей и планов, ему вменялось в обязанность

инспектировать дороги, что было еще скучнее и утомительнее. Характер его службы

несколько изменился после того, как сердитый сержант артиллерии, исполнявший

обязанности начальника Управления общественных работ, потерял надежду привить

своим подчиненным понятие о воинской дисциплине и первого мая 1898 года вернулся в

казарму. После него место начальника, тоже временно, занял техник очень скромного

Управления коммунального хозяйства Папеэте, Жюль Оффрэ, обладавший прямо

противоположным недостатком: он был слишком уступчив и мягок. Зато Оффрэ

разбирался в технике и был неплохим художником-любителем, в молодости даже учился в

Академии художеств в Париже, да только не оправдались его надежды стать великим

живописцем. Впрочем, и он не нашел лучшего применения талантам Гогена. К тому же, по

его понятием, Гоген вообще не обладал талантом, ведь мерилом художника Оффрэ было

высокое академическое искусство, которое он смолоду сделал своим идеалом.

Зато исполняющий обязанности начальника Оффрэ был доволен, что в конторе есть

грамотный человек, которому можно поручить переписку. Пусть она не очень обширна, но

правильно составить письмо и написать его без ошибок - не так-то просто. Поэтому он не

особенно придирался к Гогену, когда тот опаздывал на работу или вдруг, невесть почему,

впадал в мрачность и даже демонстрировал свое дурное настроение, хлопая дверью182.

(Последующие поколения чиновников, как ни ревностно они искали, не нашли в архивах

Управления ни одного чертежа или хотя бы рисунка на полях, выполненного рукой Гогена.