Матаиеа, размышляя над своей тяжкой судьбой. Больше всего его тревожило то, что после

9 июня он уже не сможет рассчитывать на бесплатный проезд домой, во Францию. В этот

день исполнится год его пребывания на Таити, а он недавно узнал, что французский

гражданин, оказавшийся без денег в одной из колоний, мог рассчитывать на помощь

государства только, если ходатайствовал об этом до истечения первого года. Если он по

своей воле оставался сверх одного года, его уже рассматривали не как попавшего в беду

туриста, а как поселенца.

Полагаться на щедрое обещание капитана Арно вряд ли стоило, и все более

очевидным становилось, что случайной работой не прокормишься, поэтому потерять

право на бесплатный проезд было бы для Гогена полной катастрофой. Хочешь не хочешь,

надо немедленно что-то решать.

Всего он написал около тридцати пяти картин. (Точную цифру установить нельзя, но

если мы и ошибаемся, то от силы на две-три картины.) Даже если отбирать не слишком

строго, получалось маловато для персональной выставки, а он к тому же был недоволен

многими произведениями. Правда, у Гогена были полные альбомы набросков, и при его

методе он без труда мог бы продолжать в Париже свой цикл таитянских картин. Больше

того, там дело несомненно пошло бы и быстрее и лучше, чем на Таити, где ему без конца

приходилось ездить из Матаиеа в Папеэте. О том, как трудно было Гогену сосредоточиться

на работе, говорит такой факт: из тридцати пяти картин, которые он все же создал,

большинство приходится на 1891 год и только пять или шесть написаны в первое

полугодие 1892-го. Гоген взвесил все и в конце концов с величайшей неохотой решил

просить, чтобы его отправили домой за государственный счет.

Кроме картин, которые он написал, чтобы выставить и продать по возвращении в

Париж, Гоген создал одно произведение, так сказать, для себя. Оно и по другой причине

стоит особняком: речь идет о витраже. Возможно, мне следовало бы выбрать другое слово,

не вызывающее у читателя представления о красочном, скрепленном свинцовыми

обрамлениями церковном окне, потому что Гоген попросту написал масляными красками

картину на стеклах в верхней половине одной из дверей парадного дома Анани.

Это не совсем обычная мысль пришла ему в голову случайно, скорее всего, в конце

первого года его пребывания на Таити, когда он опять заболел и радушный хозяин уложил

его в постель в своей утепленной вилле, где не было таких сквозняков, как в бамбуковой

хижине. (Хотя на побережье Таити температура никогда не опускается ниже семнадцати

градусов тепла, дующий ночью с гор сырой и прохладный ветер вполне может вызвать

простуду, даже воспаление легких, так что Анани поступил очень мудро.) Анани считал,

что Гогену надо отлежаться, но тот не мог долго оставаться без дела и через несколько

дней придумал оригинальный способ удовлетворить свою неизлечимую страсть к

творчеству, чем привел в полное замешательство своего хозяина.

На первый взгляд витраж на двери Анани (в 1916 году Сомерсет Моэм купил его у

сына Анани83) ничего особенного не выражает: таитянская девушка с обнаженным бюстом

стоит перед кустом (илл. 27). Но он тотчас обретает смысл, если сравнить его с

изображением Евы, срывающей красный плод с древа познания, - картиной, которую

Гоген написал осенью 1890 года в Бретани (илл. 7). Витраж повторяет это полотно, разница лишь в том, что Ева номер два несколько тучнее и у нее таитянское лицо. Не боясь

обвинения в ложной психологизации, можно сказать, что витраж, как и бретонская

картина, рассказывает нам, о чем Гоген по-прежнему больше всего тосковал: о женщине.