Изменить размер шрифта - +
Основа «душевного дела» — церковность; Гоголь придает большое значение посещению церковных служб, говению, исполнению обрядов. Вот письмо к Языкову (1843 г.): «Дай мне слово говеть, приехавши в Москву, при первом случае… Сделай также следующее заведение: всякую субботу ввечеру отслужи у себя всенощную» (Языков, прикованный к постели, не мог ходить в церковь). Гоголь нуждается в твердости устава, канона, обряда; чтобы разобраться в своей душевной сложности и противоречивости, ему необходим «камень веры», благолепие богослужения, незыблемость «закона». Он любит и для себя самого, и для своих друзей составлять правила, расписание времени, обязательные чтения и упражнения. (В письме к Л. К. Вьельгорской в 1844 году Гоголь спрашивает, читает ли она те правила, которые он ей оставил.).

После церковной и домашней дисциплины следует познание своей греховности. К 42 году у Гоголя начали появляться сомнения в своем избранничестве; когда моменты мистических восторгов проходили, уверенность в своем пути к святости ослабевала; он видел свою «темную сторону»: греховность, «душевную черствость». Автор «Мертвых душ» ощущал в собственной душе начало зла и смерти. И вот начинаются упорные и кропотливые розыски недостатков и пороков. Гоголь склоняется над своей душой, как над темной пропастью, на дне которой кишат страшные, ему самому неведомые гады. Как бороться с грехами, которых даже не сознаешь? Единственное средство — обращение за помощью к ближнему.

Выход в свет «Мертвых душ» кажется ему благоприятным случаем; он просит друзей, литераторов и просто читателей критиковать его произведение возможно строже.

«Чем больше отыщешь ты и выставишь моих недостатков и пороков, тем более будет твоя заслуга, — пишет он Шевыреву (1842 г.) –…Нет, может быть, в целой России человека, так жадного узнать все свои пороки и недостатки».

Жуковскому он пишет уже не о «недостатках», а о «грехах».

«Грехов, указанья грехов желает и жаждет теперь душа моя! Если б вы знали, какой теперь праздник совершается внутри меня, когда открываю в себе порок, дотоле не примеченный мною!»

То же повторяется в письме к Смирновой (1842 г.): он просит ее записывать все, что говорят в публике о «Мертвых душах»; «хула и осуждение для меня слишком полезны».

И, наконец, в письме к Плетневу (1842 г.) Гоголь объясняет причину своего странного любопытства:

«Тому, кто стремится быть лучше, чем есть, не стыдно признаться в своих проступках перед всем светом. Без этого сознания не может быть исправления».

Духовный путь Гоголя начинается с выставления самого себя на всенародное обличение и посрамление. Перед лицом всей России он готов выслушать обличение своих грехов и принести покаяние. Говорит он об этом искренно, со смирением и пол ным отсутствием самолюбия. В этой жажде обнажить свою душу перед всеми, выставить напоказ все свои мерзости есть и бесстыдство и юродство. С одной стороны, унижение паче гордости, с другой — духовный подвиг. Друзья Гоголя приняли это за чудачество, за тщеславное любопытство, за нелепый каприз. А читатели просто недоумевали. И немудрено. Гоголь явно смешивал три разных плана: для него были равнозначащи его недостатки писателя, пороки человека и грехи христианина. Как будто критики и читатели художественного произведения могли, вместе с эстетическим разбором, преподать ему нравственное и религиозное назидание! К такому отожествлению художника с христианином не были подготовлены друзья Гоголя. Только в 47 году стал известен в печати взгляд Гоголя на «Мертвые души» как на «историю души» самого автора и на героев поэмы как на воплощение его собственных пороков.

С 42 года начинается недоразумение между писателем и его друзьями, взаимное отчуждение между Гоголем и русским обществом; трещина все расширяется, и вокруг души автора «Ревизора» растет пустота; к 47 году (год появления «Выбранных мест из переписки с друзьями») становится ясно, что Россия не понимает и не принимает «учения» Гоголя.

Быстрый переход